– Забыл снять кроссовки.
– Тогда возвращайся в прихожую и разувайся, – скомандовала рыжая, чуть сморщив свой нос. – А я пока вытру пол.
– Давай лучше я, – чувствуя себя ревнивым идиотом, предложил я.
– Будешь заметать следы? – усмехнулся Шмулик, который, кажется, что-то понял.
Догадливый, паразит. А ведь как искусно изображает, что витает в облаках и ничем, кроме своих манускриптов и кражи котлет, не интересуется.
– Уж лучше я уберу свои следы на полу, чем потом – на совести.
– А на ней-то кто у тебя их оставит? – вскинула брови рыжая.
– Угрызения, – произнес я, и губы сами собой растянулись в улыбке. Мне нравилось дразнить рыжую. Очень. – Ты даже не представляешь, какие явные следы этих самых угрызений будут на моей совести, если я позволю тебе в твоем состоянии еще и драить полы…
Правда, воображение сразу же нарисовало весьма заманчивую картину рыжей на коленях, узкую спину, изгиб ягодиц. Но кто из нас ни разу не сожалел о сказанном?
Порою по утрам я напоминаю себе старую, уставшую от жизни и слега побитую молью белочку, которая мечтает лишь об одном: сдохнуть.
Но я же в три часа ночи способна забить кровожадного зомби черствой сушкой.
Дана Убий
Дана
Я с подозрением взглянула на Дэна. В его глазах явно плескалось веселье. Несет какую-то дичь про угрызения и следы на совести, а о чем на самом деле думает – фиг угадаешь. Впрочем, как говорил наш преподаватель гистологии в бытность моей интернатуры, если на вас напали умные мысли – обороняйтесь. Лучше всего – работой. И с этими словами он выдавал нам кучу микропрепаратов для изучения. Я же заменила предметные стекла половой тряпкой, которую торжественно вручила брюнету. Пусть развлекается.
Пока Дэн убирал в прихожей, я заварила кофе. Шмулик схватил свою кружку, положил в нее одну ложку сахара вместо привычных трех. Перехватив мой удивленный взгляд, он заявил, что сел на диету и теперь ограничивает себя простыми углеводами. Душераздирающе вздохнув, будто не он сел всем своим весом на диету, а она на него, Шмулик быстро сцапал три круассана.
Видимо, сдоба в понимании соседа была ну о-о-очень сложной. Прямо как интеграл. Посему к нездоровой пище она никоим образом не относилась.
– Пойду я к себе, пожалуй. – Оглядев стол, на котором сиротливо жались друг к другу два оставшихся круассана, Шмулик побрел в свою комнату.
Но не добрел. Замер на пороге кухни и… медленно развернулся.
Что-то мне подсказывало, что решающую роль в этом «развороте над Атлантикой» сыграло то, что я достала ведерко с мороженым, которое до этого обреталось в морозилке. Стой оно на столе с самого начала – сосед бы просто так не отступил.