— Садись за стол, — сказал Рихард, как только я вошла в кухню.
Как он понял, что я тут, я не знала. Босая, я не издала ни звука, ничем не выдала себя. Он стоял ко мне спиной. Плита была включена, в кухне пахло чем-то сладким и слегка пряным.
— Я думала, подносить тебе завтраки теперь входит в мои обязанности, — хотела съязвить. Только съязвить не вышло — получилось устало и совсем не остроумно.
— Так и есть, — он положил передо мной градусник. Вернулся к разделочной зоне, а потом к столу — уже с чашками. — Сегодня исключение.
Я сунула градусник подмышку. Вытянула вперёд ноги. Пол в кухне был тёплым, и это помогало расслабиться. На минуту я позволила себе забыть обо всём: где я и кто. Даже о Диме.
Градусник запищал, и я, вытащив его, положила на стол.
— Тридцать семь с небольшим, — ответила на ожидающий взгляд. — Вечером буду в порядке.
— Хорошо.
Чтобы не чувствовать ещё большую неловкость, я помогла накрыть на стол. Немного удивилась, поняв, что Рихард сварил обычную овсянку, но ничего не сказала.
В полной тишине мы уселись за стол уже вместе. И опять больным по памяти: всё было другим. Годы, которые сделали нас чужими, вырвали листы из жизни, перенесли нас сразу из крохотной кухни сюда, в шикарную квартиру. А между этим не было ничего. Хотя могло бы быть так много.
— Не нравится?
Я размешала кашу. Подняла взгляд на Рихарда.
— Отвыкла, — призналась я.
Дмитрий всегда был требовательным, и это касалось всего. Еды порой даже больше, чем выглаженных брюк и начищенных ботинок. На завтрак — исключительно блины с начинкой из сыра или слабосолёной рыбы, два раза в неделю — омлет из перепелиных яиц со шпинатом, порой — классическая творожная запеканка с абрикосовым джемом. И никакой овсянки. Ждала, что Ард подденет меня или что-то спросит, но он только ненадолго задержал взгляд и принялся за еду.
Я сделала то же.
— Вкусно, — зачем-то сказала я и сделала глоток свежего кофе.
Он ничего не ответил, выражение его лица не изменилось, и я почувствовала себя дурой.
Доев, Рихард поставил тарелку в раковину и вымыл. Сам. А я опять смотрела ему в спину. На большом блюде лежали кружочки рулета из сухофруктов, в вазочке на столе — колотый тёмный сахар.
— Как твоя мама? — спросила, опять пытаясь нарушить молчание.
— Умерла четыре года назад, — спокойным, ровным голосом.
Я обхватила чашку обеими руками.
— Прости, — тихо, не зная, что ещё сказать.
— За что? — он поставил передо мной баночку с мёдом. — Ты не имеешь к моей матери никакого отношения.
Я глянула на него из-под ресниц. В душе поднялся протест, захотелось с горячностью возразить ему. Но я не посмела. Ард буквально пригвоздил меня к месту, едва я шевельнула губами. Когда-то его мама любила меня. Но он был прав — я не имею к ней отношения. Сейчас не имею. И это по большей части моя вина.