Драгоценного.
— Опьянение силой, — с усмешкой поясняет лорд, удерживая меня за руку. — Случается при инициации.
— Верните! — требую я, отчего-то точно зная, что именно он повинен в этом мучительном ощущении пустоты.
Фицбрук качает головой.
— Ты — преступница под следствием, которая напала на охранника. До окончания суда поживешь без магии.
— Ну да, ведь с магией меня не получится безнаказанно пытать и насиловать, — ядовито тяну я. — Весьма предусмотрительно, лорд Физрук.
Он хмурится.
— О чем ты?
— Ой, только не надо делать вид, что вы не знали.
— Не знал что?
— Что ваш охранник не дает мне еду и воду. Или в вашем представлении это не пытки? Шлюха должна отработать свое содержание, не так ли?
На лице лорда появляется презрительная гримаса.
— Клеветой на несчастного парня ты только усугубляешь свое положение, — сухо извещает он.
— Несчастного?! — смотрю на него, задыхаясь от беспомощного возмущения и обиды. — Этот фашист сутки не давал мне воды, пытался изнасиловать, но злодейка тут я, а он — пострадавший зайка?
Меня трясет от ярости, ядом в голосе можно отравить весь городской водопровод.
Понимаю, что нарываюсь. Что не так разговаривают с человеком, от которого зависит твоя жизнь и благополучие. Надо по-другому: дипломатичнее, мягче, просить, а не требовать…
Но возмущение от несправедливых обвинений жжет изнутри, лишает способности трезво мыслить.
На лице лорда по-прежнему недоверчивая гримаса, но в глазах на мгновение мелькает сомнение.
— Ты понимаешь, в чем обвиняешь этого парня?
— Разумеется.
— Если это ложь…
— О, я и не надеялась, что мне кто-то поверит, — не могу удержаться от горького смешка. — Слово шлюхи и воровки против слова несчастного мальчика. Смешно ждать справедливости.
Краткая вспышка ярости забирает последние силы, опускаюсь на тюфяк и отворачиваюсь к стенке.
— Уйдите.
Он молча выходит за дверь.
Глава 7. Воровка и лгунья
Наверное, по закону жанра мне полагается рыдать или метаться по камере. Но я пользуюсь оказией и ложусь спать.
Просыпаюсь под лязг дверного замка. В камеру снова заглядывает лорд-физрук и командует:
— На выход.
— Что, уже казнь? А как же последний ужин? — сон придал силы, настроение вполне боевое. Сдаваться я не собираюсь.
Фицбрук кривится. На его хмуром лице написано все, что его лордейшество думает о шлюхах-наркоманках, с которыми столько проблем.
Но оскорблений себе не позволяет, надо отдать ему должное.
Под конвоем меня переводят в другую камеру. Она светлее, просторней. Под потолком находится небольшое оконце, через которое падают лучи солнца. Кровати две, но обе пустуют. Есть даже стол, на котором стоит кувшин с водой и миска с еще горячей кашей.