Я поднялась и спокойно проговорила:
– Я пришлю вам цифры на почту.
Но, выйдя за дверь, подошла к референту и спросила:
– У нас что-то происходит?
– Ты о настроении шефа?– сразу догадалась Татьяна.
Я молча кивнула.
– Он с утра на всех вызверился, даже на уборщицу. Я лишний раз боюсь заходить…
– Ладно, не дрейфь. Рассосется.
Таня скосила глаза к носу, а потом вынула из кармана конфетку и с улыбкой протянула мне.
– Заешь это дело.
Я поморщилась, будто мне предложили клопа в шоколадной глазури, а не чернослив, и отказалась, покачав ладонью перед горлом.
– Бэ-э-э… Шоколад!
Таня беззвучно рассмеялась и, развернув конфету, прикрыла глаза от удовольствия, но строгий голос из селектора: «Татьяна, живо ко мне!» вернул ее в реальность. Я лишь сочувственно и комично сделала большие глаза и от греха подальше вернулась в отдел.
Мои преданные оруженосцы действительно попивали чаек с конфетами за начало года. Я поддержала их глотком пакетированного чая, который терпеть не могла, и с чувством выполненного долга по сплочению коллектива поблагодарила всех и разогнала по местам.
Устроившись в своем кресле, я быстро отослала Алексашину данные по продажам в праздничные дни и стала перебирать рабочие записи, которые сделала два дня назад, когда дома в Рождество оставаться одной было невыносимо, а друзья были заняты. Перечитав все, я начала вносить в новый ежедневник планы на следующую неделю. Нужно было не забыть и об ужине на Старый Новый год с Риммой и ее мужем, тот как раз вернется из Москвы. Георгий не слишком компанейский, но почему-то на этот праздник всегда уделял друзьям жены внимание. Странный он был человек – художник с известным именем – наверное, это и определяло характер.
Отвлекшись от рабочих планов на составление меню тут же в ежедневнике, я не заметила, как в кабинет кто-то вошел, и, только когда услышала над собой голос директора, подскочила в кресле и широко раскрытыми глазами уставилась на него.
Алексашин прекрасно видел, чем я занята, но промолчал и протянул высокую красивую коробку. Надписи на ней были на чужом языке, но сразу догадалась, что это греческие сладости.
Я захлопнула ежедневник, поднялась и смущенно одернула юбку, сбившуюся на бедрах.
– Это вам из Салоников,– с виноватой улыбкой сказал он.
– Спасибо,– признательно кивнула я и положила увесистую коробку на край стола.
Алексашин сунул руки в карманы брюк и обошел кабинет несколько раз, а потом расстегнул, как всегда, безупречно отглаженный пиджак и присел на край бриф-приставки.
– Вы меня извините, Майя. Я сорвался незаслуженно,– внимательно глядя на меня, проговорил он.