Бишоп берет бутылку воды и откручивает крышку, делает глоток, глядя на меня.
— Хочешь поговорить об этом? — спрашиваю я, бросая полотенце в корзину для белья и возвращаясь в постель. К черту смятые одеяла; я даже не могу потрудиться перестелить свою кровать, поэтому я просто проскальзываю под одеяло, ложась на ту сторону, на которой сплю. Когда Бишоп не отвечает, смотрю на маленький будильник, который стоит на моей прикроватной тумбочке. Гребаные пять утра? Мать твою.
— Сейчас 5:00 утра! — кричу я, честно говоря, потрясенная временем.
— Значит, мы трахались три часа.
— Откуда ты это знаешь? — спрашиваю я, наблюдая, как он снова забирается ко мне в постель.
Парень протягивает руки, притягивая меня к себе. Не знаю почему, но я улыбаюсь, мое сердце успокаивается от его прикосновений, его запаха, его плоти, прижимающейся к моей. Все это — то, почему Бишоп для меня дом.
Он целует меня в макушку.
— Потому что ужасы происходят в одно и то же время каждую ночь.
— Почему? — шепчу я, зевая и начиная чувствовать все больше и больше боли во всем теле. Не хотелось бы мне видеть, как я буду выглядеть утром.
— Потому что я делал плохие вещи. И эти плохие вещи любят напоминать мне каждую ночь о том, что я их совершил.
Сглатываю, мои глаза тяжелеют, хотя мой интерес к этому разговору растет. Мое тело и разум не поспевают за ним.
— Делал что?
— Убивал и трахал.
ГЛАВА 21
Я не могу пошевелиться. Это не фигура речи. Я буквально не могу пошевелить ни одним мускулом своего тела, и не уверена, должна ли быть искренне обеспокоена этим или нет.
— Бишоп? — хриплым голосом зову я. Мерзость, ненавижу свой утренний голос. Я говорю как человек, который потерялся в пустыне много лет назад.
Его рука сжимается вокруг моей талии, притягивая меня к себе, а его нога лежит поверх моей. Так что не только больно, и я не могу пошевелиться, но и его тяжелый вес удерживает меня. Сюрприз, сюрприз, он даже во сне собственник.
— Бишоп! — говорю чуть громче, пытаясь оторвать его конечности от моих.
— Что? — стонет он, отпуская меня и потирая глаза.
Я пытаюсь пошевелить ногой и... нет, этого не происходит.
— Ничего. Я просто... не могу пошевелиться, — смеюсь, качая головой.
Он перестает тереть глаза и смотрит на меня, и чтоб его. Его взъерошенные волосы в беспорядке, темно-зеленые глаза свежи, его кожа чиста, а губы пухлые и соблазнительные.
— Я думаю, — бормочу, наклоняя голову к нему. — Нет, не думаю — я определенно хочу ударить тебя.
Он разражается смехом.
— Ну... — Приподняв одеяло, он осматривает мое обнаженное тело. — Я не думаю, что это хорошая идея, детка. Я имею в виду... ты сейчас в таком состоянии.