— Скажи мне. — Решив, что буду бороться с ним, я встала с кресла и подошла к нему. — Я хочу знать. У меня есть право знать — моя... — Я остановилась, распухшее горло остановило любое движение.
Раз.
Два.
Три.
Я начала считать внутри себя, приказывая слезам опуститься обратно.
Хамфри поднялся со стула и направился ко мне. Выражение его лица изменилось, все морщины, прорезавшие его лицо, углубились, и тогда я поняла, что задела за живое. Я всегда так делала. Он откинул руку назад и ударил меня по щеке, от чего мое лицо вспыхнуло жаром. Я упала на землю, прижимая руку к пульсирующей боли и глядя на него.
Он опустился на колени рядом со мной.
— Сейчас я расскажу тебе кое-что, не потому что ты попросила, вернее, потребовала, а потому что я хочу. Понимаешь меня?
Я кивнула, потому что у меня не было другого выбора, если хотела увидеть завтра восход солнца или снова увидеть своего сына.
Он придвинулся ко мне, его дыхание обжигало мочку уха. Я задрожала от отвращения, но скрыла это, прекрасно понимая, что если он узнает о том, что он мне противен, это послужит поводом для очередного избиения.
— Потому что женщинам нельзя доверять. Потому что женщин легко отвлечь славой и деньгами. Потому что власть, которую может получить Серебряный Лебедь, будет огромной, потому что то, что у тебя между ног — это слабость. Повязка. Она манит, и она отвлекает.
— Так ты делаешь это, потому что у нее было бы слишком много власти?
— А-а-а, — усмехнулся Хамфри, — она поняла. Да, она также была бы слишком привлекательна для других Королей. Слишком, слишком привлекательна. Это невозможно, и именно поэтому у нас, никогда не будет Серебряного Лебедя. Соблазнительная, как мирно плывущий по воде лебедь, но смертоносная, как серебряная пуля.
— Что, если через несколько поколений один из них проскользнет сквозь трещины? — спросила я, искренне переживая за будущих Лебедей, поскольку велика вероятность, что их будет много. Но выживет ли хоть один — это уже другая история. Я надеюсь, что кто-то из этой секты в какой-то момент проявит сострадание и спасет ее.
— Тогда она вырастет и пожалеет, что вообще родилась.
— Ну, ты все правильно понял, ублюдок, — бормочу я, закрывая книгу и засовывая ее обратно под кровать. Иногда я действительно чертовски жалею, что вообще родилась, но что он имел в виду? Почему он был так уверен, что если кто-нибудь из них выживет, то пожалеет, что родился на свет? Я могла бы сказать, что это просто Хамфри и его самоуверенный характер, но что-то в его уверенности выбивает меня из колеи. Голова раскалывается, напоминая мне о долгой ночи, и я сползаю с кровати, волоча свою слишком уставшую задницу в ванную.