Могут ли обстоятельства нас изменить? Способно ли созданное кем-то зло преобразовать выбранный нами путь? Выключить тепло в наших душах? Заглушить наш свет, сделать нас холодными, темными и злыми личностями? Не знаю. Я задавался этими вопросами раньше, но теперь принял то, кем являюсь. Как и то, что невозможно выбрать время восхода и заката. Точно так же, я не могу выбрать свою судьбу. Она предначертана. Жизнь тонет в жестокости этого мира, никогда не знаешь, куда тебя занесет, или кем станешь, выплыв на поверхность.
Но я точно знаю, что мои эмоции были выключены, когда в восемнадцать лет вернулся с вечеринки, всецело ожидая быть избитым отчимом за то, что приперся домой пьяным, ранее сказав ему, что не буду ночевать дома. А вместо этого обнаружил его в постели своего одиннадцатилетнего брата. Я буквально ощутил, как что-то во мне изменилось. Щелкнул переключатель. Если до этого точка в мозгу была еще теплой, то в тот момент она превратилась в лед. Логический ход мыслей стал невозможен, вопросы, которые никогда не думал задавать, вдруг изнасиловали мой безмятежный разум. Заслонки внутри меня вмиг опустились, закрывая окна моей души и изменяя меня навсегда.
Приглушенный крик брата – приглушенный потому, что его голову вжимали в подушку, пока его родные кровь и плоть, породивший его мужчина, тот, кто должен был его защищать, любить и лелеять, нависал над ним голышом – изменил ход моей жизни. На самом деле, мою и Райана, в результате сотворив судьбу моего отчима.
Я даже не вздрогнул, молча подойдя к нему сзади. Алкогольная дымка развеялась, и ничто, кроме обжигающей вены ярости и кроваво-красного тумана, не закрывало мой взор. В тот момент ярость была не эмоцией, а полноценной сущностью, родившейся из самых темных глубин моего естества, вибрирующей по моей коже и жаждущей освобождения. Казалось невероятно верным решением отдать ей контроль, добиться возмездия за то, в каком жестоком мире мы родились, позволить гневу поглотить мальчика, который когда-то жил во мне, сожрать остатки моей человечности.
Тьма, которую приютил глубоко в себе – та, что скрывается у всех нас под поверхностью, – взяла контроль. Я схватил его голову и со всей силы повернул, пока не услышал громкий хруст, щелчок, как хотите называйте, звук перелома его шеи, окончания его жизни и выключения рубильника его души.
Я оттянул его теплое, потное тело от брата из его комнаты, и закрыл за собой дверь. Сочащийся из его пор запах алкоголя и пота наполнил мои ноздри и скрутил живот от еще большей ненависти, чем считал возможно испытать. Я бросил его наверху лестницы и толкнул ногой. Его безжизненное тело покатилось вниз, приземлившись кучей плоти в самом низу. Мужчина, который дал жизнь моему брату, который олицетворял все, что я знал, как отца, теперь стал лишь разлагающимся телом. И если бы мне пришлось убить его снова и снова, я бы так и сделал, без колебаний. Я пошел в душ и включил воду, вернулся в комнату брата и взял на руки его дрожащее тело. Поставил его на ноги, сказал принять душ и пообещал, что больше никто и никогда не причинит ему вреда.