Радомысл пару раз просыпался, я к нему подходил, интересовался его самочувствием. Забава сторожила его покой. Она, думая, что я какой-то колдун-волшебник-фея попросила посмотреть ее глазик. Эта просьба меня напугала. Надеюсь, слух о моем «даре» целителя схлынет и не будет мешать мне жить. Посмотрев ее рану, я констатировал полное отсутствие хрусталика и зрачка. Когда опухоль заживет, она будет смотреть на мир белым бельмом. Я ей прямо сказал, что не смогу излечить ее, но если она не хочет изуродовать глаз, то нужно периодически менять повязку, которую предварительно нужно кипятить. А саму рану прочищать чистой водой. На этом мои знания в области медицины иссякли. Мы поговорили о том, зачем нужно кипячение. Я, как мог, объяснил полезность этого действия и дал пару советов. Кажется, в моем будущем отряде будет свой лекарь, если Сокол не будет против.
На следующий день состоялось великое переселение кордновского населения в город. Армия Радомысла потушила остаточные очаги пожаров. Детинец был, конечно, разграблен и поколочен, но, главное, не был поврежден огнем.
Когда я ступил на берег вятичской столицы в окружении Милены и Забавы, оберегающих покой спящего Радомысла, я сразу заметил несущихся в нашу сторону всадников. Эса и Сокол летели, будто сам дьявол гонится за ними. Чуть отстав от них, пыхтела еще одна лошадка, которой нужно было ставить памятник при жизни. Животное тащило на себе тушу Аги. При каждом прыжке с ноги на ногу, лошадь издавала утробный вздох сожаления на свою жизнь. Ага, мне кажется, так же дышал – гулко и мощно.
Когда всадники прискакали, Эса с Соколом соскочили с коней. Сокол рванулся к Забаве, закружив ее. Эса же подошла ко мне, с сожалением сообщая, что Сокол не смог отыскать воеводу, тот «смылся» по реке. Да, надо следить за своим языком, а то воительница перенимает жаргонные словечки моего века. Милена подбежала к Эсе и обняла ее. Я так понимаю, что они стали близкими подругами за время моего беспамятства. Весть о выздоровлении Радомысла их обрадовала. Сокол, по-братски обнимая меня, сокрушался, что не смог найти негодяя-воеводу.
К нам прогромыхал Ага. Он с трудом слез с бедной животинки. Подойдя ко мне, он опустил голову. Эса, нервно теребя пальцы, смотрела на меня. Я осторожно взял здоровяка за предплечье и подвел его к Радомыслу. Дядя, перемещенный дружинниками на телегу, храпел так, будто старался передразнить кабанов во время «весеннего обострения». Усатый верзила, распахнув глазища, пялился на моего родственника.
– Ты рад видеть Радомысла? – спросил я Агу.