Вот это поворот. Получается, Ларс не очень то и любим отцом.
– Я жил надеждами, что Сигурд поведет наш народ к величию. Ты помнишь Сигурда? – отец с надеждой пригвоздил меня взглядом.
– Очень смутно, будто во сне.
Я не рискнул разочаровать своим незнанием этого поистине легендарного человека.
– Твой старший брат был моей надеждой на процветание словенов.
Вот так-то. А Ларс? Этот человек выделил старшего сына и забыл про других своих детей? Не мне его судить. Я то – попадашка. Я не Ларс. Я – Игорь.
Словно прочитав мои мысли, Гостомысл нахмурился.
– Я был не прав. Не должно отцу выделять средь своих детей лучшего.
Спасибо, утешил. Лучшего? Он даже не понимает, что говорит. То есть лучший погиб, а остался Иванушка-дурачок? Ларс? Я начал заводиться. Меня начинает напрягать эта ситуация.
– Умила сказала, что ты позвал меня на вече, как своего наследника. Это так? – я решил сменить тему, пока не наговорил лишнего.
– Так и есть. Ты – единственный мой сын. На вече будем решать, когда идти в поход на Гунальфа. И я хотел бы, – Гостомысл чуть приосанился, – чтобы ты повел наших воев и отомстил за братьев и всех погибших словенских воинов.
Бинго! Именно об этом я думал вчера перед сном. Когда Умила сказала, что на вече будет поднят вопрос о мести за смерть братьев, я понял, что это идеальный способ инсценировать свою смерть. Где, как не на поле боя, можно сделать «трупик»!? Я хотел спросить про место в походе, думал, что меня не отпустят, как единственного наследника, поберегут. А тут вон оно как. Я завис. Или это Гостомысл меня хочет «слить»? Я же не Сигурд, которого, наверняка, готовили на место вождя племени. Да нет, глупости. Это во мне говорит недоверие и подозрительность моего века.
Отец напряженно смотрит на меня, ждет реакции. Думаю, что он считает это предложение подарком. Знаком уважения к моему статусу наследника.
Надо как-то отреагировать, но меня прервал шум входящих в зал старейшин. По указанию Гостомысла я сел в отведенное мне место за его спиной. Начиналось вече. Я вдруг осознал, что присутствую на историческом событии. Новгородское вече – это же первый праобраз русской демократии. Не той демократии, которая сложилась в постсоветский период, вобравшая в себя куски истории европейского парламентаризма, а той, исконно русской демократии, которая могла бы дать фору древнегреческим полисам. Подсознательно я ожидал увидеть бородатых бояр, виденных мной в фильмах. Реальность оказалась несколько прозаичнее. Это были обычные люди, виденные мной на пристани. Да, большинство седовласые старцы, но в это время еще нет такого резкого расслоения между бедными и богатыми, как в моем времени. Здесь люди более открытые, более искренние. Даже негатив они стараются высказать в лицо, не боясь за свое будущее.