– Какой еще хвори?
– Я – бывший настоятель храма Упсалы, – с гордостью заявила Ньёруна.
– Это тот самый храм, – подала голос Эстрид, – в который Гунульф отправил меня в детстве.
– Гунульф? – Ньёруна хмыкнула, – Это я настояла на твоем обучении в храме.
Эса как-то рассказала мне какие повадки в этом храме. Около этого храма растет большое дерево с раскидистыми ветвями, вечно зеленое и зимой, и летом, и никто не знает, какова природа этого дерева. Там также находится источник, где жрицы храма Упсалы совершают жертвоприношения, бросая туда живого человека. Если человек не всплывает, то это значит, что желание народа осуществится. И готовили там настоящих убийц, своеобразная школа ассасинов, но только скандинавских. Быть настоятелем в таком храме – это быть одним из лучших убийц, в арсенале которого огромное количество ядов. Поэтому отец мог легко слечь от любой экзотической «хвори».
– Стоять, – рявкнул я на дернувшуюся в сторону своей новоиспеченной тетки, Эсу, – Я все равно не понимаю, почему ты обрекла своих детей на смерть? – обратился я к Ньёруне, – Ведь Гостомысла ты могла убить в любой момент?
– Я должна была всегда находится в тени. Никто не должен был заподозрить меня в предательстве. Мои дети от Гостомысла – это оружие. Их воспитанием занимался Гостомысл, поэтому никаких материнских чувств я к ним не испытывала. Да они и не считали меня за мать. У них только битвы на уме. Убивать Гостомысла мне запретил Гунульф, он считал, что это от его рук должен был умереть его кровный враг. А тебя я пыталась убить, только ты живучий жутко.
Так это она пыталась меня убить в начале моего попаданства, когда меня Гостомысл прикрывал собой. Вот же тварюка. Откуда вся это ненависть к роду Гостомысла?
– Да откуда вообще взялась эта вражда? – решил я узнать у Ньёруны.
– Твой дед Бурисвальд начал это кровную вражду. Он, с Гостомыслом и Радомыслом, десятилетиями грабил наши берега и уводил в полон и девушек, и детей, и лодки, и шкуры, и соль, и камни драгоценные, и бочки винные, – Ньёруна перевела дыхание, – раньше еще киевский князь Мезислав присоединялся к набегам, но какая-то кошка пробежала между ним и Бурисвальдом. Мы, дети Сигтуны, всегда защищались и только мстили, пока мой дядя Улоф не придумал идею подложить жрицу Упсалы на ложе Гостомысла и умертвить его. Я направилась в одну из часто разграбляемых деревень, куда нагрянул твой отец. Я сражалась с его воинами и этим привлекла его внимание. Но твой отец влюбился в меня и сделал своей женой. Поэтому Улоф решил оставить Гостомысла в живых, так как я нужнее была ему как лазутчик. Я годами мечтала о мести.