Дориана покачала головой.
– Давай не будем ворошить прошлое. В нем столько всего осталось…
– Но это мое прошлое! Я хочу его ворошить!
Вернулись слуги. Нам принесли легкое суфле, к которому ее величество едва притронулась, а после того, как нам налили по второй чашечке фарха, приказала:
– Оставьте нас!
Двери с мягким стуком сомкнулись, и Дориана осторожно пригубила дымящийся напиток.
– Если ты так желаешь… твоя мать, будучи официальной арэне Гориана, изменяла ему.
Я свой фарх решила пока не брать – руки слегка подрагивали.
– Нет, – произнесла я. – Нет, это невозможно.
– Отчего же?
– Она желала меня спасти. Любой ценой… Она бы не стала…
– О, ты даже не представляешь, на что способны некоторые женщины. Я была свидетельницей того, что происходило на моих глазах, – ее величество все-таки решила насладиться суфле. Я наблюдала за ложечкой в изящных пальцах, вспоровших белое облако, только опомнившись, подняла взгляд. – Впрочем, я совершенно не исключаю тот факт, что Свентана Эмрос изменилась, узнав о тебе. Материнство меняет женщину. Смягчает. Делает уязвимой и пробуждает странные чувства, которых раньше не было и в помине.
– Вы ненавидели ее? – прямо спросила я. – Наверняка ненавидели. Она ведь была вашей соперницей!
– Ненавидела? – Дориана приподняла тонкие брови. – С чего бы? Не она, так другая. Вступая в брак с венценосным мужем я знала, что верен мне он не будет. К сожалению или к счастью, я с детства была избавлена от наивности и понимала, на что иду. Я родилась принцессой, и моя участь была предопределена заранее. Политический брак. Никакой любви.
На ее словах я похолодела и как-то резко расхотела есть. Мы говорили о том, что теперь мужа мне будет выбирать кто угодно, только не я, но сама мысль о том, чтобы оказаться – вот так, как она – замужем за каким-то мужчиной, который не будет меня ценить, который заведет себе арэне (хорошо, если одну), совершенно не способствовала аппетиту.
Хорошо, что ее величество сказала это в конце завтрака.
Плохо то, что это правда.
Принцессы не выходят замуж по любви, а принцы выбирают по политическим соображениям. Как, собственно, и хотел сделать Райнхарт, заинтересовавшись мной в связи с новыми обстоятельствами.
При мысли об этом аппетит пропал окончательно. Я поняла, что подавлюсь следующим же глотком фарха и плотно сжала губы, как если бы кто-то собирался насильно влить его в меня.
– Мы затронули не ту тему, – произнесла ее величество, – которую стоит обсуждать за завтраком. Предлагаю…
Ничего предложить она не успела: в дверь постучали. Один из лакеев приблизился к Дориане, и, склонившись, протянул ей конверт.