– Я не такой. Я не мог дать тебе этого и не смогу. Я могу дать тебе лес и пение птиц, любовь и смех, но тебе они не нужны.
– Но Ром... Эта жизнь, с тараканами... Как же так можно?
– Это неважно для меня. Лиля, это всё пустое. Когда у тебя есть крылья, какое тебе дело до того, что там ползает по земле? Но моя музыка не для тебя. Для тебя она – дым или туман, как и то, что я мог бы дать тебе. Ты приземлённая. Я силился сохранить в тебе полёт, но он исчез. Тебе пора. Не приходи больше. Я не открою. Всё в прошлом, и воскрешать нечего. Конец этой истории.
Лиля одевалась, вытирая слёзы рукавом. Ромка не встал проводить её, он даже не повернулся к ней лицом. Просто лежал на своём убогом диване, и гитара на стене над ним укоризненно молчала.
Лиля села в машину и закурила. Дым или туман... Дым или туман!
Она покрутила сигарету в руке, потом потёрла лицо. Эта странная Ирма, которая так и не позвонила. Она болтала что-то о дыме и тумане...
Лиля замерла. Ирма сказала, что прощает, если она, Лиля, продержится до двадцать шестого. Иначе... Иначе ей придётся выбирать между дымом и туманом. Что значили эти слова? Что за чертовщина?
Она облизнула губы. Цифры на часах мигнули. "00:00"
Полночь, двадцать пятое мая. У неё нет больше мужа, подруги, отца, и даже её первая любовь развеялась, как утренний туман. Как сон, как утренний туман.
Волосы на затылке зашевелились. Она нарушила условие, которое выставила ей та странная женщина. А что если...
Да ну, ерунда какая-то. Хрень собачья. Лет пятнадцать назад в газетах были такие статьи. "Контактёр с инопланетянами, астральный проводник". И интервью. Она показывала Вике, а та смеялась.
Лиля онемевшими пальцами схватилась за руль. А что если...
Улицы мелькали мимо разноцветными окнами. Старозабежная. Вот она.
Большой бетонный забор. Лиля вышла из машины. Высоко. Не заглянуть. Не могла же женщина раствориться в воздухе...
Лиля шла вдоль забора, освещённого кое-где редкими зарешеченными фонарями. Один из них мигал. Калитка...
Калитка! Она дёрнула за ручку из приваренного прута арматуры и заглянула за забор.
Пустырь.
Дура, пустоголовая дура. Лиля смотрела на освещённые луной редкие заросли полыни и какого-то былья, прорастающие сквозь растрескавшийся асфальт, и в душе нарастал протест.
– Верни мне мою жизнь! – заорала она внезапно, прижимая слёзы ладонями. – Верни! Слышишь, ты! За что? Что я сделала такого?!
Пустырь молчал. Лиля стояла, сжав кулаки, пылая яростью, и откуда-то слева доносился шум дороги.
– Ну и иди к чёртовой матери! – крикнула она хрипло. – Подавись!