Все, кто играл, уже закончились. По идее, в следующий раз он должен был придраться ко мне и моему голосу. Я перебрал несколько вариантов, в чём именно я могу ошибиться и постарался спеть так хорошо, как только могу.
Похоже, все уже запомнили момент, где Нильс трижды прерывал игру, и остановились дружно сами.
— Ференц, что ты делаешь? — спросил Нильс.
— А? Что я? — ты словно очнулся ото сна.
— Сосредоточься, — попросил Нильс, и ты выпрямил спину, расплёл ноги и, сложив, руки на коленях, точно пай-мальчик, продемонстрировал готовность следовать просьбе.
И вот, когда группа в пятый раз начала играть ту же самую песню, когда в пятый раз я открыл рот, чтобы начать петь, когда в пятый раз Нильс потребовал всем прекратить играть, до меня, наконец-то, дошло. Это всё из-за меня.
Осознание этого факта заставило меня почувствовать унизительное жжение, прокатившееся от головы по всему телу. Я не стал ждать, когда то, что меня выживают отсюда, станет самоочевидным и демонстрировать, насколько я тупой. Я развернулся и вышел в коридор, поднялся по лестнице, дошёл до вешалки в баре, надел пальто и шапку, вышел на улицу, прошёл до конца квартала и завернул за угол. Всё это время у меня в голове стоял туман и застилал разумные мысли. Только оказавшись там, где меня не могли бы сразу заметить все, кто захотел бы выйти из бара, чтобы догнать, пришло осознание, что это конец.
На меня набросилась сотня бессмысленных вопросов: почему со мной так поступили, что я сделал не так, почему все сразу… К тому, что ты вечно пытался меня подколоть или унизить, я уже привык, но вот от всей группы разом я такого не ожидал даже в кошмарном сне. Для чего я врал матери, игнорировал Джемму, пропускал занятия в университете, тратил время на веру в то, что ты и твоя группа примите меня?
Мне ужасно хотелось упасть на асфальт посреди дороги и разрыдаться, но я сдержался, чтобы не потерять оставшиеся крохи самоуважения. Медленно перебирая ногами, я брёл куда-то, глядя исключительно вниз, боясь поднять глаза на прохожих и перебирая в голове самоуничижительные мысли. Я как будто выпал из времени и, может, даже покинул своё тело на время. Когда я вернулся в него, то понял, что стою на Бруклинском мосту и смотрю на сетку, ограждающую пешеходную дорожку от потенциальных желающих сигануть в пролив. Не знаю, чтобы я сделал, если бы её не было. Но она отрезвила меня, как будто намекая, что кто-то позаботился о таких, как я — пришедших сюда не в лучшие свои дни. А, значит, я не один, и кто-то и раньше попадал в такие ситуации, как и я и даже, вполне вероятно, выпутался из них без потери достоинства.