Я сел на диван, потому что не знал, что мне делать. Рядом плюхнулась Лайк и по-мальчишески пихнула меня кулаком под ребра. Не знаю, что значил данный жест, но это придало мне чуть больше уверенности.
Ребята играли нашу песню, которую начали сочинять при мне, причём тот же самый кусочек. За несколько недель мы так и не продвинулись ни на ноту. Что делал ты, я не понял, потому что для клавишных мелодии ещё никто не сочинил, но ты определённо нажимал какие-то кнопки на синтезаторе. Может, включал запись?
Когда короткий кусочек песни закончился, Нильс снял с себя, висящую на лямке гитару, и аккуратно повесил её на крючок. Моя интуиция подсказывала, что он сейчас либо разгонит нас всех, либо уйдёт сам. После того, как в прошлый раз ты внезапно ушёл в самом начале репетиции, я ожидал подобного поведения от любого участника группы. Это же нормально для творческих людей?
Но Нильс никуда не ушёл. Он жестом согнал нас с Лайк с дивана, и сам занял его.
— Лайк, смени Мону, а ты, — он махнул куда-то неопределенно, но я сразу понял, что он обращается ко мне — кого ещё в группе он может назвать просто местосимением, — возьми мою гитару.
Я послушно выполнил просьбу, впрочем, и девочки поменялись без возражений. Мона опасливо взглянула на Нильса и, видимо, передумав садиться с ним рядом, прислонилась к стене недалеко от тебя. Вид гитары Нильса в моих руках пугал меня. Казалось, что она вот-вот выскользнет, грохнется на пол и…
— Сыграйте разок, мне надо услышать со стороны, — приказал Нильс.
Ребята стали играть, каждый на своём инструменте, я даже услышал твои аккорды. Но сам я стоял как идиот, сжимая гитару за деку и корпус так, словно кто-то вот-вот отберёт её у меня.
Лайк первой посмотрела на меня из-за быстро мелькающих палочек с вопросительным выражением лица. Следующим повернулся Росс. Ты же так был увлечён подбором аккордов, что не обращал никакого внимания на происходящее, несмотря на то, что даже человек с абсолютным отсутствием музыкально слуха распознал бы, что чего-то не хватает. Музыкально же образованные люди бы покрутили пальцем у виска, ведь партия Нильса была основной, и без неё «песня» звучала лишь как симфонический оркестр без скрипок и виолончелей.
Нильс нахмурился и из-под бровей бросил на меня сердитый взгляд.
— Играй, чего стоишь?
— Но я не знаю нот!
Нильс поднялся с дивана и дёрнул гитару на себя. По уже упомянутым причинам я не отпустил её, и она осталась в моих руках. Лицо Нильса побагровело.
— Отдай!
У меня по спине пробежало стадо мурашек, холодными ногами выбивая ритм, который Лайк продолжала извлекать из барабанной установки. Я взял гитару за лямку и повесил на крючок. Я сделал это, чтобы не уронить, пока буду передавать Нильсу, но он, похоже, воспринял это, как личное оскорбление. На его лице я смог прочесть (или нафантазировать), что этого он мне не простит. Я мысленно собрался прощаться с группой.