— Да, это вещи Наоми. Извините. Они принадлежали моей дочке. Теперь мне можно ее увидеть? — Я развернулся к Рутвену.
— Да, — ответил он. — Я провожу вас в морг.
— Как она умерла? Вы можете рассказать?
Детектив покачал головой.
— Пока нет, сэр. Сейчас с ней работают судебные эксперты. Отчет о вскрытии еще не пришел. После этого я смогу рассказать вам все.
Естественно, он уже тогда знал. Не детально, конечно, но очевидные вещи точно. Например, как то, что пропали ее руки. Все остальное выяснилось при расследовании. Лору не пустили, психиатр сказал, что она не выдержит. Но я сидел там и слышал все. Вот почему я не могу заставить себя обернуться, когда она приходит. Иногда — это просто моя девочка, такая, как в лучших воспоминаниях. А иногда — жертва убийства, бледная, окровавленная и без рук. Такой я увидел ее тогда, на столе в морге.
Он ее не насиловал, если вы об этом подумали. Убийство могло быть секундным порывом, это бы я еще смог вынести. Но тут оказалось иначе. Его страстью стала не Наоми, а само убийство. При этом мне дали понять, что умирала она долго и мучительно. Лоре я не сказал — это бы ее убило. Это бремя стало только моим.
Иногда я задаюсь вопросом, связаны ли как-то обстоятельства смерти моей дочери с произошедшим позже. Что было бы, если бы Наоми умерла быстро? Потом вспоминаю фотографии и дом, который доктор Лиддли построил для своей жены и своих маленьких девочек, Кэролайн и Виктории.
Следствие шло в Лондоне всю первую неделю января. Я должен был присутствовать, потому что опознал Наоми. Лора осталась дома. В полиции договорились, чтобы я проходил через заднюю дверь — из-за прессы. Но это не помогло. Фотографы крутились возле дома, снимали фасад в надежде застать Лору или меня. В надежде, что полицейское расследование продвинется еще немного, коронер отложил дознание до февраля.
Родители Лоры оставались с нами в самые худшие времена: на похоронах, во время поминальной службы в колледже, пока проходило расследование. Потом приехала Кэрол, моя сестра. Она бегала по дому, стараясь создать видимость того, что наши жизни нормальны. Но у нее осталась работа и ребенок, к которым нужно было вернуться. Кэрол только открыла практику поверенного в делах в Нортхэмптоне, да и ее дочь, Джессика, не могла оставаться с дедушкой и бабушкой вечно. Приходили друзья. Они делали для нас то немногое, что могли, и снова уходили.
Если бы у нас был другой ребенок, тот, кто зависел бы от Лоры… кто страдал бы от ее невнимания и пренебрежения, то, наверное, она бы пережила случившееся. Но был только я. Приходил доктор, выписал ей успокоительные, но таблетки не помогали. Она страдала от горя, а не от химического дисбаланса в организме. Состояние моей жены ухудшалось день за днем. Сначала я боялся за ее рассудок, но потом — стал переживать за ее жизнь.