Ладно, не я. Уборщица. Сама я полы последний раз мыла в детстве и мне так не понравилось, что с тех пор условием жизни со мной для мужчин было взять это дело на себя. А потом, наконец, появились уборочные фирмы с заказом через приложение и можно стало даже мужика для этого не держать.
Давно пора вообще робот-пылесос купить, но как-то руки не доходят. И котика у меня нет, а всем известно, что главная функция роботов-пылесосов — служить развлечением котикам, чтобы те на них катались, дрались с ними и вместе размазывали несанкционированные следы жизнедеятельности по всему полу.
Роман стоял, оглядывая мою готичную прихожую. Наверняка офигевая. Потому что только не очень нормальные люди обклеивают пространство без окон черными обоями. А шкафы — черной пленкой. И ставят черные выключатели. Да — лампа тоже черная и светит она самым холодным из оттенков, что мне удалось найти.
По задумке еще должны были быть зеркала, но на этом этапе делать ремонт мне надоело.
В общем, его сияющие белые носки смотрелись несколько чужеродно.
— А тебе… — Роман развернулся, встречаясь со мной взглядом. — Тебе со мной интересно?
— Что-то вы, господин Витт, теряете форму, — не преминула я кольнуть в подставленное нежное местечко. — Раньше у вас не было сомнений в своей неотразимости.
— Значит, интересно, — сделал он неожиданный вывод.
Взгляд не отводил, и в тесной прихожей мне становилось все более неловко старательно не смотреть ему в глаза.
Футболка швами наружу, мочка уха чуть вытянутой формой с заросшей дыркой, прядь волос на виске, острый кадык… Ох, кадык — это запрещенный прием.
Я отвернулась в сторону, неестественно громко сообщив:
— Вы, богатые мажоры, наверное, думаете, что у простого населения совсем крошечные квартиры, но я тебя уверяю, тут есть еще комната побольше и даже кухня. Можно туда пройти. На кухню, то есть. Чаю налью, пока ждешь.
И себе налью. И себе. Потому что в горле совсем пересохло от такого пристального разглядывания деталей Романа Витта.
— Ну хватит, Алис, — вдруг сказал он, кладя ладонь мне на спину и притягивая к себе, так что я лицом уткнулась в плечо, в границу между футболкой, от которой еле слышно пахло свежестью и горячей кожей, в свою очередь источавшей тот самый медово-колючий аромат. — Побегали и хватит. Отличная игра, но зачем она?
Хотелось вцепиться зубами в его шею. В мочку уха. Вдохнуть медовый дым, горько-острый яд зеленоглазого наглеца.
Позволить себе все то, что я легко позволяла когда-то — сойти с ума от мужчины, жадно целовать, затащить в постель без стеснения и сомнений, плакать, сходить с ума, признаться в любви первой, ненавидеть, умолять не уходить, курить ночью на балконе, тратить все деньги на психотерапевта, и, наконец, завести в сердце секретную дверцу, за которую лучше не заглядывать, чтобы не рехнуться от пронзительного жара и боли, что прячутся за ней.