— А ну пусти! — рявкнула я.
— Ни за что, — на полном серьёзе сообщил Грэм.
И опять поцелуй! Жесткий, требовательный, суровый. Тело, вопреки желаниям разума, реагировало бурно — это было то же самое, что добраться после диеты до шоколадных конфет.
Я плыла и негодовала одновременно. Убью! Пусть только отпустит — тут же и убью! Растерзаю на тысячу маленьких Грэмов!
Но отпустил он очень нескоро. К этому моменту не осталось сил даже на то, чтобы выкрикнуть закономерное: негодяй!
Вместо тысячи оскорблений, я принялась молча потрясать пальцем, а этот зараза заявил хрипло:
— Прости, Золотко. Я не виноват, что ты такая соблазнительная.
Эйнардс развёл руками, а мне почудилась в его голосе толика смущения. Впрочем нет, не почудилась. Она действительно была!
Всего капля. Этакий лёгкий штрих, едва уловимый оттенок, но я заметила. Тот факт, что этот хам способен смущаться, выбил почву из-под ног.
— Никогда! — я наконец очнулась. — Слышишь? Никогда не смей так делать!
— Прости, но обещать не буду, — а вот это он сказал громко и уверенно, и кто-то в толпе охнул.
Я повернулась, чтобы увидеть вытянутые лица торговцев и сумасшедшую улыбку на лице моей Полли.
В общем, никакой поддержки бедным феям. Мысленно простившись с рассыпанными пирожками, я поспешила сбежать.
Я была очень зла. Негодовала искренне и бурно. Едва переступила порог лавки, как меня прорвало.
Из приличных слов только предлоги. Процесс зачатия и подробности половой жизни Грэма Эйнардса могли повергнуть в шок любого извращенца. Мои обещания мести были и того хуже — словно я не фея, а какой-то кровавый маньяк.
У Габи от всего происходящего аж крышечка приоткрылась. Выпали и жемчужные бусы, и три золотые цепочки, однако шкатулка не торопилась их подбирать.
Заглянувший в лавку покупатель сделал большие глаза и убежал, сунувшийся вслед за ним сосед — тоже. А я продолжала беситься!
— Да как он посмел? Как совести хватило? Ну я ему!
Успокоилась я нескоро, когда весь пар вышел. Обессиленная упала на стул, а Габи не смогла промолчать.
— Кхе-кхе-кхе, — сказала шкатулка с верхней полки. — Ами, милая, а что он, собственно, сделал?
То есть из моей тирады не ясно?
— Он меня поцеловал!
Обида, боль и оскорблённость — вот что вырвалось с этой фразой. Я рассчитывала на поддержку, ведь мы с Габи близки, и она знает меня как никто другой.
Тем неприятнее было услышать осторожное:
— И что? Всё настолько плохо? Выбрал неправильную технику поцелуя? Рот у него слишком слюнявый? Язык вялый?
— Нет же. Целуется он отлично! — отмахнулась я. — Просто…
Увы, но всё, что было сказано дальше, потонуло в насмешках. Мол, а ты ничего не путаешь, Амирин? Тебе же явно повезло, а ты? Зачем жалуешься и воротишь нос?