— Полно-те, девонька, не говори ерунды, желтый он и был всегда! Да и с чего взяла, что твой? Твой вытек, детка, после того как его «клятым» ножиком порезали, его бы даже боги не спасли… Ну, чего так смотришь? Али брезгуешь глазом Ши? Зря, он, между прочим, дорого стоит на рынке органов и ингредиентов. А этот еще и был отдан условно-добровольно, так что не потерял своих свойств! — распиналась оскорбленная старушка.
— Условно?.. — только и смогла пропищать я.
— Ну да, если бы добровольно один не отдал, мы бы принудительно забрали, но уже два глаза, а не один. А добровольно отдал — свойства хорошие сохранились! Я сестрам сразу сказала, добрый глазик, сильному Ши принадлежал. А что до свойств — так Гламур, наверное, видеть будешь, али ещё что проявится. Поживём — увидим, всё же первый раз плоть Ши метаморфу вживили. — весело приободрила меня Бабушка и, щелкнув морщинистыми, скрюченными от старости, пальцами, провела рукой по моему горлу. Взглянув в зеркало, я вскрикнула — на моей шее материализовался чокер без застежки, по центру которого расположился мохнатый паучок. Настолько он был реалистичным, что казалось — тронь, и он пошевелится. Что я, собственно, и сделала. А он и пошевелился, заставив меня подскочить и завизжать, умолкнув лишь после несильной пощёчины.
— Чего визжишь, как окаянная? Неужто ведьминого помощника испугалась? Не бойся, если будешь стараться, как и обещала, он не тронет. А как отработаешь глазик, да результаты пересадки проявишь, ошейник спадёт. Ну, что надо сказать доброй бабушке за помощь?
— Спасибо. — прошептала я, всё еще не понимая, во что ввязалась.
— Чего? Не слышу, глуха стала, как тетеря. — старушка явно издевалась. И, честно говоря, у меня возникли сомнения относительно ее «немощности».
— Спасибо за Вашу доброту, бабушка. — громко и четко произнесла я, решая играть по её правилам.
— То-то же, смышленая девонька. — ухмыльнулась старуха, подмигнув мне подслеповатым глазом.
Грязное старинное зеркало не скрывало, а лишь еще больше подчеркивало всю неприглядность нанесенного мне из ненависти увечья. Я стояла напротив зеркала, привыкая к тем изменениям, что постигли мою, когда-то миловидную, внешность: ярко-желтая радужка глаза, от происхождения которого я мысленно передергивалась, смотрелась чужеродно на моём лице. Не менее чужеродно, чем длинный узкий шрам, тянущийся от лба до щеки, пересекающий бровь и "чужой" глаз.
Нет, я не собиралась истерить и отказываться от доставшегося мне органа. Дурой не была, да и импульсивность мне не свойственна, поэтому я была благодарна за возможность видеть двумя глазами. А к цвету и всему остальному я обязательно привыкну.