— Можете вы, — пожимает плечами полицейский, — вы хорошо знали пропавшую?
Я мысленно чертыхаюсь, тетку я в глаза не видел, даже по фоткам, но не заявлять же об этом напрямую полицейскому?
— Плохо, — говорю я, — какие есть еще варианты? Я могу привезти ее соседей.
В этот момент я не то, что соседей, я готов весь подъезд Евы волоком притащить в это унылое казенное учреждение, лишь бы не впускать ее сюда.
— Это, конечно, тоже вариант, — мужчина в форме чешет нос задумчиво. Вряд ли ему, как и мне приятно находиться здесь. Я не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы такая работа стала рутиной и не вызывала отторжения. — Может, хотя бы вещи посмотрит? Или вы отказываетесь от опознания совсем?
— Вещи посмотрит, — соглашаюсь медленно, раздумывая, — но какой бы не был результат, дальше не идем. Я не хочу ею рисковать.
И не раздумывая, я достаю из кармана кошелек, выживаю пару купюр. Полицейский дергает шеей, я вижу напряженную вену на лбу, он отступает от меня на шаг и делает едва заметное движение головой.
— Камеры, — говорит одними губами, я понимающе киваю. Не испытываю ни малейших угрызений совести по поводу того, что собираюсь дать на лапу и то, что мой собеседник не пытается устыдить меня или завопить о взятке должностному лицу, мне только на руку.
— Тогда после, — отвечаю ему едва слышно и уже громче добавляю, — сейчас позову Еву.
Выхожу из помещения на улицы и щурюсь от солнечного света. Птица поют, ветер дует, касаясь кожи лица, слышен гул проезжающих машин. Здесь живое все, я это ощущаю буквально шкурой, и тем сильнее нежелание возвращаться назад, на этот раз с Евой.
— Что там? — ее голос совсем высокий, звенит от волнения и страха, и сейчас я вижу, что она совсем еще юная, и вся эта напускная решительность давно растворилась. Передо мной девчонка, неопытная, испуганная, и пусть она уже готовится стать мамой, это ничего не меняет.
— Тебе нужно будет только посмотреть вещи, — я кладу обе руки ей на плечи, говорю спокойно и неторопливо, — ничего больше. Если почувствуешь, что плохо или не можешь, мы тут же уйдем отсюда. Хорошо?
Ева кивает трижды, подбородок мелко дрожит, а я, наверное, впервые в жизни молюсь, прося Бога уберечь Еву, ее ребенка и даже эту чокнутую тетку.
Хрен с ней, с квартирой, жилье важно, но Ева так и так не останется на улице.
Заходим внутрь вместе, и я ощущаю себя практически Хароном, мысленно ругая за такое сравнение. Маленькие девчачьи пальцы так плотно обхватывают мою ладонь, что вряд ли мы сможем разделить руки после, но я совсем не против. Если Еве так проще, то пусть.