— Не смей больше приближаться к Инне, ты ей кто угодно, но точно не друг…
— Друг, — хрипел Тухлый, — потому что со мной она может не притворяться, быть плохой. Мы с ней одинаковые.
Одинаково гнилые?!
— Друзья не выставляют друзей перед окружающими в нелицеприятном свете. Ты бы еще к ее маме пошел, рассказал, какая Инна шлюшка.
— А ты ее главный обидчик в детстве, — не остался в долгу Тухлый. — Инка тебя всегда ненавидела, потому что на фоне твоего совершенства чувствовала себе ущербной. Молодец Солома, красиво отомстила, по уши в себя влюбила…
Неужели ее глаза светились не от любви, как чудилось мне, а от торжества мести обиженной девочки? Млять! Со всего маха ударил блондина еще раз… Потом боль пронзила тело (про душу вообще молчу), этот патлатый типа друг мне ответил. А рука у него тяжелая, натренированная, видать, тоже каким-то спортом занимается. Плевать на его удар, куда больнее понимать, что внутри, залитое пошлостью, гаснет твое персональное солнце. Врезал красивому мачо кулаком под дых, и тут же получил добавки. Аж мушки в глазах заплясали, а во рту появился вкус крови, ответное алаверды по морде от блондинистого гада.
— Эй, парни, вы чего? — вмешался отошедший было козлина Данила.
Ему тоже хотелось врезать, свернуть шею, переломать, прибить всех, кто посмел испоганить моего Лягушонка. Она добрая, чистая, хорошая, только с придурью немного, рыжая, и язык как помело. Я снова бил и получал удары, рубаха, кажется, треснула по шву, как пойду на важное собрание, непонятно.
— Брейк-брейк! — кричал Данила, или кто-то другой
Нас растащили… Рывком освободился от держащих меня рук. Развернулся и пошел к институту, где училась Инна. Мне бы только в глаза ее посмотреть зеленые. Красивые… бесстыжие?
А голове клубились болезненные обрывки воспоминаний:
«— Научилась без меня плохому?!
— А то-о… все твои запреты нарушила».
Лягушонок, зачем ты нарушила эти чертовы запреты, я ведь не хотел, чтобы ты становилась плохой.
«— Куда?!
— Осваивать новый способ заработка, раз уж я ни на что другое не гожусь. Спасибо, что подсказал…
— Без одежды и сумки?!
— Думаю, на одежду я уж точно насосу».
Когда Инна говорила эти слова у нее по щекам, заставляя чувствовать себя последним мудаком, катились слезы, а красивое лицо пылало, как мне казалось, от несправедливой обиды. Может это была злость, что не оценил по достоинству сексапильность ее фотографий?
«— Исходя из показаний, Инне не понравилось, что охранник захотел ее обыскать.
— Конечно, не понравилось, для обыска не обязательно лезть ко мне в трусы, пистолетов я там отродясь не носила. Хотя, если Сэр Гроза Всех Преступников одолжит свой, то могу попробовать