— Вы как неандертальцы, честное слово, тысячи женщин продают свою красоту и раздеваются. Мир у нас такой сейчас, без цензуры. И все спокойно к этому относятся, пока дело не касается ваших близких. Тогда вы включаете непонятно кого, собственников, праведников, и начинаете бычиться. Ах, она меня опозорила. Это просто реклама… Реклама белья, которое вы так любите видеть на своих женщинах. Ладно дядя Саша, но от тебя, Мистер Совершенство, я не ожидала такой дремучести, мне кажется, в Европе даже медведи более прогрессивные.
— Прежде чем идти и сниматься почти голой, надо было спросить разрешение у родителей. Тебе все равно, море по колено, всегда была безбашенной, а им краснеть из-за тебя перед знакомыми.
Слезы опять покатились по девичьим щекам.
— Увы, не всеми детьми удается гордиться, за некоторых приходится краснеть. Но дядя Саша может себя успокаивать мыслью, что я не его родная дочь. И знаешь, ты, кажется, не заметил, некоторые не видят дальше своего великолепного римского носа, но я совершеннолетняя и могу самостоятельно принимать решения.
— Совершеннолетняя, млин, за твое обучение до сих пор платит отец из своего кармана.
— Думаешь, на обучение я должна была заработать минетом?!
— С тобой невозможно разговаривать.
— Вот и отлично, давай топай отсюда... И знаешь, я весь свой гонорар, хотела отдать дяде Саше, чтобы хоть как-то компенсировать те деньги, которые он потратил на обучение неродной дочери. Но он не взял. Хочешь, могу тебе отдать, кажется, т-ты тоже когда-то подкидывал на мое об-бучение…
Голос сводной бестолочи задребезжал, и по щекам снова покатились слезы, показывая, какую обиду, мы нанесли ей своим неприятием, и губы, круче чем у Анджелины Джоли, задрожали.
— Почему все видят во мне только плохое… Это ведь хорошая реклама, хороший контракт, я обошла кучу претенденток. А если учесть, что я не профессиональная модель, то мне просто феноменально повезло. Но вы со своей уязвленной гордостью словно с писаной торбой носитесь.
Она всхлипнула, зло вытерла слезы со своих щек. И пелена похоти вместе с шорами злости вдруг спали, давая мне увидеть прежнего Лягушонка, страдающего из-за отторжения других, но не показывающего этого, потому что она тоже носила свою писаную торбу под названием: «Мне плевать на ваше мнение».
— Черт, Инна, я совершенно не это хотел сказать.
Лягушонок
Приблизилась, заглянула прямо в его синие невозможные глаза.
— Тогда скажи, что хотел, — «хотел» получилось на выдохе с придыханием.
Он меня постоянно оскорбляет, а я хриплю, не могу нормально дышать в его присутствии. На несколько секунд повисла тишина, Дима с непроницаемой маской на лице внимательно всматривался в мои зареванные глаза (наверное, та еще красотка), я тоже смотрела. Смотрела и плавилась… Мужская рука поднялась, двинулась к моему лицу. Дернулась, меня прошибло током еще до того, как его пальцы притронулись к волосам, и продолжило бить, когда притронулись, убирая рыжую прядку за ухо.