Как известно из общей теории космонавтики небесные оси пронзают космос в самых непредсказуемых направлениях, часто они бывают изогнуты под различными углами или же спиралевидно закручены и тогда представляют немалую помеху управляемым полётам. В некоторых уголках галактики – на Тау Кита например часто можно видеть, как ракеты или летающие тарелки со звоном цепляют и часто ломают эти невидимые не вооружённым глазом объекты. Но ось, за которую зацепилась “Бодяга” , видимо по причине геомагнитного искривления пространства была видима. Словно гигантская гитарная струна она свисала из бесконечности и пропадала в неведомом.
Одев скафандры и ласты космонавты вышли в открытый космос и приблизились к оси. Да, дело было плохо. Ось сильно намотало на хвостовой пропеллер, кое-где даже ободрав с него краску. Легостаев легонько подёргал ось пальцем. Мелодичная музыка небесных сфер послышалась в ответ. Запели звёзды, зазвенел Зенит, густо загудел огромный Юпитер. Некоторое время космонавты наслаждались этими проявлениями несомненной высшей гармонии. После чего Легостаев ухватился за ось обеими руками и повиснув на ней, потянул её вниз, что бы дать некоторую слабину, а Центрифуга багром принялся скидывать её кольца, запутавшиеся вокруг хвоста и пропеллера. Через некоторое время ось была свободна и чудесная музыка затихла. Опечаленные космонавты присели на крылья хвоста и закурили.
– Да… Вот так совершенно случайно прикоснёшься к чему-то великому и прекрасному, но всего лишь на мгновение – разочарованно сказал Легостаев, рассматривая свой палец, которым он трогал ось.
– Вот по тому-то и прекрасное, что не может длиться долго. Как только оно станет привычным, обыйденным – вся красота его растворится, как сахар в кофе… – философски заметил Центрифуга.
– А не пойти ли нам выпить кофе? – предложил Легостаев.
– И то дело… – согласился Центрифуга.
И космонавты, шлёпая ластами по обшивке отправились в кабину.
Через некоторое время Легостаев с чашечкой кофе в руках прислонился к мелко подрагивающей переборке и задумчиво поглядел в иллюминатор. Лицезрение просторов вселенной часто вызывало у него чрезвычайно глубокие мысли. О вечности, о жизни например.
“Да, кому жизнь она – карамелька, а кому – сплошная мука” – думал Легостаев, никак себя в прочем не ассоциируя ни с обладателем слащаво-карамельной жизни, который почему-то представлялся ему в виде Валерия Леонтьева, ни с обладателем жизни мучной, о котором он подумал, что это был наверное отец кота в сапогах, так как никаких других мельников ему в голову не приходило.