Позабавило.
Это же так интересно, столкнуться с чем-то совершенно чужеродным.
— Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, — заверил меня Санчес, и в голосе была такая уверенность и строгость, что я ничуть не сомневалась в его словах.
— Саша, а чем вы занимаетесь? — спросила я, прибавив газа, потому что выехала на трассу.
Я представляла Александра с гитарой и в национальном мексиканском костюме где-нибудь в переходе. Он с ансамблем мексиканских песен и плясок собирает деньги за представление. И красиво поёт мексиканскую народную, блатную, хороводную. Кукарачу…
— Логистика, — взял всё испортил.
— Курьер? — вопросительно глянула на него. Не похож на курьера.
Он широко улыбнулся, догадался, что я не знаю, что такое логистика. Его улыбка была такой красивой. Сразу превращался в доброго, весёлого сатира. Как я могла подумать, что он страшный? Красивый.
— Курьер, — кивнул он. — Эмилия, а сколько тебе лет?
— Восемнадцать, а тебе? — перешла на «ты».
— Двадцать девять, — почему-то сказал грустно.
Я присвистнула. Старый. Красивый, но старый.
— А как ты попал в болото?
Я уже выжимала целых девяносто километров в час, но меня всё равно обгоняли, и мне почему-то это не нравилось. Всегда хочется быть победительницей, хотя никаких соревнований нет, по сути. Если только на тот свет первой доберусь с такими лихими виражами.
— У меня была карта рек, думал срезать немного через ручей, — печально ответил Александр. — Катер наткнулся на корягу или камень и перевернулся. Хорошо, что выкинуло меня ближе к берегу.
— Хорошо, — согласилась я и на мгновение вернулась в тот момент, когда сильно испугалась за него. — Ба! Так в посёлок заезжаем?
Старушка не ответила. Александр вывернулся и посмотрел на заднее сидение.
— Милечка, останови машину, — холодным и строгим тоном попросил он. И это «Милечка» было ласковым, но в тоже время совершенно безжизненным.
Я показала поворот и медленно стала тормозить.
— Ба! Просыпайся! — остановила машину, отстегнула ремень безопасности. Я знала, что она не спит. Догадалась! Поэтому вылетела из машины и открыла заднюю дверь. Бабушка была бледна. С другой стороны на заднее сидение забрался Санчес. Он взял своей большой ладонью тонкое старческое запястье моей бабушки и прослушал пульс. А я смотрела на синие губы бабули и понимала, что «минус один». В очередной раз.
Помню, как шутил мамин лечащий врач: «Лучше утка и кроватка, чем крест и оградка». Тогда мама ещё не знала, что у неё рак, и смеялась от души. А я с ужасом смотрела на весельчака и не понимала, как с такими вещами можно шутить. С тех самых пор я считаю, что у медиков сердце гранитное и души нет.