Он прошёл по улицам и пришёл к тому самому узкому проулку.
Старик был на месте и лежал на боку.
Руди поставил масляный фонарь на землю, рядом поставил миску с лепешкой и деревянную фляжку с водой.
— Старик, ты как? — спросил воришка, приподнимая голову старика.
— Еды… — едва слышно прошептал старик, уставившись мутными глазами в небо.
Руди взял в руки фляжку, откупорил пробку и, приподняв голову, поднёс её к губам. По глоточку, по капле он принялся вливать её в рот незнакомца. По началу тот никак не реагировал, но вот проходит три секунды, пять, и он делает первый глоток, а за ним еще один. Кое-как напоив старика, он взял руками немного крутой каши, слепил комок и вложил в его рот.
— Голод — это хреновая смерть, — произнёс Руди и с грустной усмешкой добавил: — Сам знаю. Меня перед смертью тоже не кормили…
Старик принялся медленно шевелить челюстью, беззубым ртом пережевывая кашу.
— Да и вообще смерть… Паршиво это…
— Как хочется жить, — не отрывая взгляда от небольшого кусочка неба над головой, усыпанного звездами, произнёс старик.
— Очень, — кивнул воришка. — Очень хочется жить…
Руди снова поднес фляжку к губам старика, и тот сделал еще пару небольших глотков.
— Ты… ты не из наших? — спросил старик. Взгляд его был таким же мутным и устремлен в небосвод. — Твой говор… Ты не местный.
— Я… я из церкви, — ответил Руди. — Церкви Единого.
— Это хорошо… — едва слышно прошептал старик. — Если тут церковники, то у нас есть шанс… У кого-нибудь из нас еще есть шанс.
— У кого-нибудь, — эхом повторил Руди.
— Церковник… Помолись Единому… Помолись обо мне…
Руди помолчал несколько секунд, отвернув взгляд к масляному фонарю. В глазах снова начало щипать и жечь. В груди снова заныло, в горле встал ком.
Он молча поднёс к губам старика фляжку. Тот никак не среагировал. Парень налил в рот старика пару капель, за ними еще и еще. Старик не глотал. Он попробовал налить еще немного, но тут заметил, что во рту стоит вода. Старик не дышал.
Руди отложил фляжку и не мигая уставился на небольшой язычок фитиля внутри стеклянной колбы, защищавшей его от порывов ветра. Голову незнакомца он с колен так и не убрал.
— Хреновый я церковник, Старик, — произнёс вслух Руди. — Я ведь ни одной молитвы так до конца и не выучил.
Он просидел так еще несколько минут, затем аккуратно встал, уложил старика на спину, скрестил ему руки на груди и достал из кармана серой мантии четки. Он несколько секунд их рассматривал, но вместо полагающейся молитвы с перебором каменных бусин, он сжал их в кулак. Встав на колени, он прислонил руки к груди и сказал: