— Нет, послушай меня, — Билл берет меня за плечи и говорит твердо, глядя в глаза, — Для меня в любом случае все кончено, но меня это не волнует. Эта работа мне больше не нужна, а вот ты... Ты все, что мне нужно, Дженн. Он не выпустит тебя, уж поверь мне, я это понял, когда разговаривал с ним. Я не знаю, что происходит, но он твердо намерен оставить тебя здесь.
— Ты спрашивал про меня? — удивляюсь я.
— Да. И вот послушай, какой у него план: я уволен по статье и вылетаю отсюда с треском через десять дней. Ты переводишься в одиночку, потому что он считает, что я хреново повлиял на твое лечение. Никаких посещений. Понимаешь?
Я почти плачу. Это действительно будет конец. Но Билл не дает мне раскиснуть и сжимает мои руки.
— Этого не будет, милая, поверь. Мы выберемся отсюда.
— А как же твоя мама? — всхлипываю я.
Парень мрачнеет.
— Ее тоже здесь не будет. Они решили, что она не поддается терапии и они не могут больше помочь ей. И страховка не будет больше оплачивать счета, так что придется переводить ее в другую клинику на государственное обеспечение и лечение.
— Как же так? — я действительно расстроена этой новостью. — И что ты думаешь?
— Пока не знаю, но у нее есть еще два оплаченных месяца, а у нас с тобой от силы неделя. Если не меньше... Он не сказал, когда собирается переводить тебя в одиночную палату, поэтому я боюсь, что мы не успеем...
Билл встает и подходит к окну. Мы проводим в молчании несколько минут: он думает, а я просто жду, потому что его слова совершенно выбили меня из колеи.
Парень поворачивается ко мне.
— У тебя много вещей?
— Две сумки... примерно, — пытаюсь вспомнить я, — Билл, но мы не можем просто сбежать, они будут искать нас!
— С этим разберемся. Послушай, я знаю, что делать, но мне понадобится немного времени...
Я встаю и подхожу к нему, а он кратко объясняет мне план. Сегодня среда. Билл просит до пятницы вести себя примерно, не выходить из палаты, кроме как за едой, и вообще не отсвечивать ни у кого на глазах. Я киваю, хотя все еще не представляю себе, как мы это сделаем.
У нас осталось два дня.
На следующее утро я просыпаюсь, чувствуя в груди ком. Осознаю, как мне страшно, и одновременно хочу дождаться пятницы, и не хочу. В голове проносятся самые страшные картины: как нас поймают, как меня навеки запрут здесь, а Билл... Даже думать боюсь.
Его план простой и должен сработать, так кажется в голове, а на деле ничего не бывает просто. Он просил не вмешиваться и не вызывать подозрений, что я и делаю. Иду на завтрак со всеми, стараясь не встречаться взглядом с медсестрами, боясь показать свою нервозность. Жую автоматически, вкуса еды не чувствую совершенно, и вижу, как дрожат мои руки, когда держу ложку. Мне начинает казаться, что все написано на моем лице: то сосед странно посмотрит, то санитар... Но я уверена, это просто нервы.