— И есть еще белые, белые дни,
Белые горы и белый лёд,
Но всё, что мне нужно -
Это несколько слов
И место для шага вперёд!
От такой простой, но вместе с тем глубокомысленной текстовки по телу пробежали колючие мурашки — все, что мне нужно — это несколько слов и место для шага вперед!
— Сильно! — выдохнул я, когда песня закончилась. — Жаль только, что недолго ему осталось — разобьется в середине августа на машине… — Выдал я неожиданно даже для самого себя.
— Чего? — Глаза у Патласа округлились. — Кто разобьется в августе? Цой? Серега, ты с чего это взял?
Но я не отвечал на вопросы Алехи, вдруг зависнув, глядя в одну точку.
— Серж! — позвал он меня. — Серж!
Но я не ответил, пытаясь осознать, откуда в моей голове появилась такая информация. Это знание вспыхнуло, как само собой разумеющееся и не требующее каких либо доказательств. Я знал, и этим все сказано. Только вот откуда?
— Серега! — Патлас сильно толкнул меня в плечо. — Ты чего?
— А? — Я словно очнулся и потер ушибленное место. — Плечо отсушил, гад!
— С чего ты взял, что Цой разобьется? — вновь накинулся на меня Алеха.
— Не знаю, — честно ответил я, помотав головой. — Как-то само выскочило…
— Мож ты того, как Нострадамус или Ванга? — двинул свою версию Патлас. — Будущее видишь…
— Ну, тебя! — отмахнулся я от друга. — Сболтнул какую-то хрень… Только сам не пойму, откуда это выскочило…
В дверном проеме появилась проводница с тремя стаканами чая в руках:
— Мальчики, мальчики! Чай!
Мы мигом сдвинули домашнюю снедь, организовав на столике свободное пространство, на которое проводница поставила три полных стакана в черненых бронзовых подстаканниках с чеканной аббревиатурой РЖД на каждом.
— Сахар. — Она положила рядом со стаканами рафинад, расфасованный по две штучки в цветную обертку с крылатым стилизованным логотипом железных дорог. — Приятного аппетита, ребята! — пожелала она нам. — С вас двадцать четыре копейки, — сообщила она, лучезарно улыбаясь и, получив причитающуюся мелочь, покинула купе.
Мы вновь, тупо пуская слюни, пялились, выглянув всем составом в коридор, на удаляющуюся шикарную задницу проводницы.
— Хороша, чертовка! — произнес Патлас, пожирая глазами подтянутую попку.
— Хороша Маша, да не наша! — подвел я итог, когда проводница скрылась в своем купе.
— Ну, вы как хотите, — произнес Леньчик, подобравшись поближе к столику — а я жрать!
Не сговариваясь, мы Патласом тоже подсели к столу, накинувшись на домашние «деликатесы». На молодых зубах захрустели хрупкие куриные косточки и потек по щекам холодный жир. Мы со смехом били яичную скорлупу о собственные лбы, давясь сухим раскрашивающимся желтком, который запивали темным горячим чаем со слабым привкусом соды. Мы сожрали все жратву, что приготовили для нас сердобольные родственники в один присест, и довольные отвалились от стола.