Федор Алексеевич почувствовал, что влюбился в эту девицу, хотя видел ее всего второй раз в жизни, а ведь голоса ее не слышал ни разу. Знал только имя, что врезалось в сердце, и сейчас, внезапно онемевшими губами, он его тихо прошептал:
— Агафья…
Юноша сглотнул, непроизвольно дернув ногою — хорошо вышколенный конюхами мерин ухом не повел, к тому же в любое мгновение его мог подхватить под уздцы стремянной, что для уличных прохожих представлялся обычным зевакой. Еще трое охранников из жильцов как бы невзначай окружили юного царя, поигрывая плетьми, не давая никому из горожан приблизиться к довольно скромно одетому монарху.
— Великий государь, на нас смотрят, надо ехать.
Постельничий Иван Максимович Языков, сорокалетний московский дворянин знатного рода, приблизился настолько близко, что кони стояли рядом, а они чуть ли не касались друг друга сафьянными сапогами, всунутыми в железные стремена.
— Да, конечно — поехали!
Федор с видимым неудовольствием оторвался от лицезрения красы ненаглядной и дал мерину шенкеля — тот сразу пошел резвым шагом. Бдительная охрана тут же окружила царственного всадника, который моментально сделался задумчивым, что свойственно всем молодым людям, которые потеряли из глаз обожаемый предмет своего внимания…
Ровно шесть недель тому назад, превозмогая боль в опухших ногах, в четвертый день апреля, в почитаемое православными Вербное Воскресение, молодой царь сам возглавил крестный ход, что прошелся по узким улицам Первопрестольной.
Федор Алексеевич медленно шествовал сразу за святыми иконами, истово молясь богу, чтобы тот даровал ему скорое облегчение от постоянно терзающей боли. И время от времени посматривал по сторонам, внимательно разглядывал горожан, благоговейно застывших вдоль домов, крестившихся при виде царя, и встававших перед ним на колени. И тут сердце словно стрела пронзила — он увидел ее.
Девица, в скромном польском одеянии склонила перед ним голову, и сама осенила молодого монарха крестным знамением. Сладко заныло сердце, и Федор машинально кивнул постельничему — Языков тут же приблизился. Федор повел взглядом в сторону коленопреклоненной девушки и кротко бросил — «узнай кто такая».
Иван Максимович расстарался — уже вечером доложил, что девицу зовут Агафья Семеновна Грушецкая, 16 лет от роду, из шляхетского рода Заборовских. Живет с матерью в Китай-городе в доме своего двоюродного дяди, думного дворянина Семена Ивановича Заборовского, что три года тому назад управлял Монастырским Приказом. Род отнюдь не знатный, литвинский, но православной шляхты, однако не захудалый и бедный, хотя богатым назвать его язык не повернется.