– Послезавтра сходим. Наст подмерзнет и пойдем, – просчитал я. – А теперь пора спать.
– Я еще порисовать хотела, – она быстро прикрыла зевок ладошкой. – Только полчасика, – быстро добавила она, видя, что я начну сейчас возражать.
Я никак не мог уловить этот быстрый переход от капризной девочки до обольстительной кокетки. Видимо, она сама не понимала, что в совершенстве… играет свои роли, переключаясь с одной на другую. Это помогало ей выжить когда-то, и это помогает ей не сойти с ума сейчас. Гибкая психика. Но… насколько это хорошо? С ее-то стальным характером.
– Хорошо, рисуй, – решил я и помог ей добраться до комнаты. Она уже в категоричной форме стала отказываться от того, чтобы я носил ее на руках. – Но если ты устанешь, то скажешь мне, – я помог ей сесть на кровать.
– Да-да, Арина Родионовна. Клыков, ты ведешь себя, как моя нянька, – насмешливо фыркнула она.
Я нахмурился и сел в угол, чтобы отобрать материал для крышки короба, куда требовались ветки меньшего диаметра. Что-то я не очень-то хочу, чтобы Вероника меня нянькой считала. Она должна увидеть во мне мужчину, а не кого-то другого. И как ей показать, что я – мужчина?
Я покосился на девушку, которая что-то увлечено рисовала на холсте. Странно, она обычно выбирает бумагу. Что же она сегодня такое эпическое решила написать, что взялась за холст? Интересно. Но я стоически решил не подглядывать за ее работой. Пусть творит, а уж когда перестанет меня стесняться, то сама покажет.
Как ни странно, что бы Вероника не думала про свое тело, показывать его мне она не стеснялась, а вот картины… То есть тело обнажить для нее проблем не было, а вот душу… Туда она никого не пускала. И то, что она хоть немного приоткрыла мне часть своих тайн, я считал великим достижением. Конечно, будь она совершенно здорова, то вряд ли я бы хоть толику от нее услышал, а так…
Мне нравилось наблюдать за ее лицом, когда она бралась за кисть. Этакая смесь вдохновения с легкой толикой ехидства. Было такое ощущение, что она считает краски живыми, иногда шипит на них, когда считает цвет неподходящим. Она и с другими вещами иногда разговаривает и смешно морщит носик, когда я ее застаю за этим занятием.
Через час Вероника начала устало тереть глаза и едва не заехала в них кистью. Пришлось отобрать инструмент, отодвинуть холст, а девушку уложить в кровать. Она заснула, кажется, на лету. Устала. Да и перестала бояться засыпать. Ей уже две ночи не снились кошмары.
Я приглушил свет в комнате и только сейчас рассмотрел, что она рисовала. Меня за работой. Картина еще не полностью была сформирована, мазки были грубоватыми, но себя я узнал. У нее неимоверный талант! Жаль, что она в себя не верит. Пока что.