Как это понимать? К «делу» меня никто не подпустил — не положено. Я в слепом неведении и никто не способен мне сейчас хоть чем-то помочь.
Он сидит там сейчас, один, избитый и… невиновный. Я не верю, что он стрелял. Он не мог!
Да, ранение есть, но в голове это уложить никак не выходит.
Он бы не стал. Произошло какое-то недоразумение. Что-то такое, чего я пока не знаю, не замечаю. Что ускользает от моего истерзанного стрессом и недосыпом мозга. Что-то не сходится. Но как понять, что именно?..
Опустив на пол пакет с апельсинами, сажусь на холодный металлический стул недалеко от палаты, пытаясь привести себя в чувства. Задираю голову и быстро моргаю, прогоняя непрошенные слезы. Боже, да сколько их там — целый океан.
Отец не должен видеть меня такой, ему нельзя нервничать! Самое важное сейчас — его здоровье.
Раскрыв сумку, нахожу внутри пудреницу и тщетно пытаюсь спрятать под слоем косметики следы ночной истерики.
Я войду к нему, буду улыбаться, сделаю вид, что все хорошо. Я должна! Ради него!
Шмыгнув носом, подцепляю ручки пакета и тяжело поднимаюсь. Я понятия не имею, что приносят больным — ни разу не лежала в больнице, папа тоже. Я из тех счастливиц, что видели госпитали только в кино и там всегда приносят именно апельсины.
Я войду и буду улыбаться. Улыбайся, — проговариваю про себя словно мантру, но губы словно одеревенели.
Мне не весело. Мне плохо. Мне так плохо, что я хочу умереть…
— Да, Борис Аркадьевич… А ты как сам?
Дверь чуть-чуть приоткрыта и за ней отчетливо доносится бодрый, даже, наверное, веселый голос отца.
— Я-то? Да все более чем, сам знаешь, что с меня как с гуся вода, даже пули не берут… — хрипло смеется.
Кладу ладонь на ручку двери и застываю. Я слышу внутри шаги. Разве ему не запретили вставать?
Даже не так — разве он может встать? Вчера он выглядел таким слабым… Да он даже воды сам себе взять с тумбочки не мог. И утром мы говорили по телефону, он едва шептал, а сейчас смеется как ни в чем не было.
Что происходит?
— Кормят? Отлично, да, ты был прав, клиника очень даже неплохая… Рая приняла меня с распростертыми, все сделала в лучшем виде.
Рая? Раиса Дмитриевна? Раскрашенная докторица?
— А что ранение? Так, оцарапало слегка, даже кость не задета, но для возбуждения уголовного дела более чем достаточно. Лет на десять строгача точно потянет, а если пришить все прежние его «заслуги»… Займись, конечно, пока я тут прохлаждаюсь. Считай как на курорте, — снова смеется, а я ощущаю очередной приступ тошноты, но на этот раз явно не связанный с токсикозом беременных.
— Еще пару-тройку дней тут поторчу для приличия, а потом снова в бой… Да… — снова смех. — Что? На охоту? Думаю, на следующей неделе вполне, воскресенье у меня полностью свободно.