— Да пошла ты! Я с тобой поделилась, а ты… Лучше бы не рассказывала ничего, — цепляю стакан и, давясь, пью несладкий чай.
Я знаю — чувствую! — что она это как будто назло мне говорит. Ведь я ее как облупленную со школы… И глаза ее вижу. Думает одно, а говорит зачем-то другое. Унижает его специально, и меня заодно. Подруга, называется.
Маринка вальяжно откидывается на спинку стула и, тоже схватившись за свой стакан, жмет плечом:
— Дело твое, конечно, но зря ты. А если Кир узнает? Ты о нем подумала?
— Он не узнает! Не узнает же? — пристально смотрю ей в глаза. — Просто я так… захотела! Ты не спрашивала, но я тебе отвечу — нет, не жалею. Ничуть.
— Еще бы ты жалела. Вся сияешь, того и гляди воспламенишься. Что он там с тобой делал такого особенного…
Я не узнаю ее. Маринка, которая очень любит темы секса, постоянно толкала меня наконец-то «скинуть балласт» и не расспросит в подробностях? И это ее показное пренебрежение… Действительно показное.
Может, он на самом деле нравится ей сильнее, чем я думала?
Это мне в голову почему-то вчера не приходило. Ну, что ее может это обидеть. Но он же не нее парень, я у нее никого не отбивала. И она ему не нравится, иначе он бы приехал к ней, а не ко мне. Стало быть я ни в чем перед ней не виновата.
Мы сидим молча, она у меня ничего не спрашивает, а я потеряла всяческое желание чем-то делиться. Не такой реакции я ожидала. Я думала, мы похихикаем, я расскажу о своих впечатлениях, сравним, у кого как было. Так же поступают лучшие подруги?
Решаю закинуть еще один шар, а надежде разрядить обстановку.
— Кстати, — подаюсь вперед и понижаю тон. — А слухи-то не слухи вовсе. Есть у него татуировка. ТАМ.
Я думала, она точно заинтересуется, или хотя бы спросит, что там изображено, но она отводит нарочито скучающий взгляд на заляпанное окно столовки.
— И купола на всю спину, поди.
— Он не сидел!
— Разочаровала ты меня, Маш. Вот честно. Ты — и с ним… Я, конечно, Кириллу ничего не расскажу, не волнуйся, но я вообще вот это все не одобряю.
— А нечего одобрять, — отрезаю. — Всего одна ночь. Больше не повторится.
— Да? — кажется, взгляд стал чуть заинтересованнее. — То есть, вы не будете мутить?
— Конечно, нет. Я же все прекрасно понимаю. И он понимает. Мы взрослые люди, просто сделали то, что захотели. И на этом все.
Да, она однозначно сменила гнев на милость: по-прежнему хмурится, но по крайней мере отживела, даже взялась за бутерброд.
— Ладно, что уж теперь. Но к гинекологу я бы на всякий случай все равно сходила.
— Да иди ты!
Маринка какое-то время жует в гробовом молчании, а потом любопытство все-таки перевешивает: