В шоке отшатываюсь назад, прижимая к лицу ладонь. Щека горит, словно кто-то безжалостно плеснул в нее кипятком, глаза наполняются предательскими слезами.
Отец никогда меня не бил, пальцем не трогал. Даже в раннем детстве, когда я, как все дети, здорово его доводила, не слушаясь. Он всегда был добр со мной и крайне сдержан, но сейчас передо мной стоит не мой отец — его словно подменили.
И единственное, что я могу произнести, жалкое:
— За что?
— За что? ЗА ЧТО?!
Переспрашивает, тяжело дыша. Он в строгих брюках и светло-голубой рубашке, только рукава закатаны до локтя и галстук валяется на моем письменном столе. Рядом с квадратной бутылкой шотландского виски.
Он не спал всю ночь. Ждал меня.
— И ты еще у меня спрашиваешь? — шумно выдыхает через нос и, будто только заметив: — Что с твоими волосами?
— Подстриглась.
— Зачем?
— Потому что я так захотела! — вышло грубо, знаю, даже непозволительно грубо, но он ударил меня… Ни за что!
Хотя внутри я совершенно четко понимаю — не ни за что. Он все узнал. Не понимаю откуда, но он знает про Кнута.
— Твоя мать всегда ходила с длинными волосами. И тебе очень шла такая прическа. С ней ты бы похоже на девушку. А теперь… что за огрызки?!
— Я — не моя мать, папа. Я другой человек. И у меня могут быть свои взгляды на имидж и вообще жизнь, тебе это в голову не приходило?
— Взгляды на жизнь? — кривится. — Тебе всего девятнадцать, какие у тебя могут быть взгляды?!
— Извини, я очень устала и хочу спать. Выйди, пожалуйста, — указываю пальцем на дверь.
— Устала… — повторяет он и, прикрыв глаза, тяжело выдыхает. Сверкая золотом часов проводит ладонью по лицу, словно смахивая наваждение. Горько качает головой. — Она устала… От чего ты устала, ребенок?
— Пап…
— Где ты была? — спрашивает он неожиданно собрано.
— У Маринки.
— Мы оба знаем, что ты врешь. Марина позвонила мне и все рассказала. Все, Маша.
Маринка… А я, дура, так ей доверяла.
Вот и все. А раз все…
— Я люблю его, — бросаю, глядя в точно такие же, как и мои, глаза напротив. — Мне с ним хорошо. Правда, хорошо, как ни с кем не было раньше. Он…
— Умоляю, замолчи, — вытягивает перед собой ладонь и кривится в гримасе брезгливости. Звякнув хрустальной пробкой, наливает половину квадратного стакана и выпивает залпом. Я никогда не видела, чтобы он пил. Вот так, дома, без повода… Хотя сегодня повод есть — рухнули его надежды.