– Плодоразрушающая операция женщину оставит здоровой, риск инвалидизации нулевой, в отличие от симфизиотомии. А ребёнка потом родит, когда…
Концевич осёкся. Но никто не обратил на его слова внимания, потому что не услыхал. На Алёну Огурцову налетела шквальная схватка, она захлебнулась в вопле. А значит, силы и воля ещё не окончательно покинули её. Студенты побледнели, болезненно переживая муку вместе с ней. Хохлов и Белозерский радостно переглянулись. Молодая крепкая жизнь собралась и пошла в решительный бой, увеличив интенсивность и мощь схваток. Следовательно, будет и продвижение плода по родовому каналу. Просто надо ещё время.
Ординаторы вышли на задний двор.
За ритуальной пантомимой портсигаров невзначай наблюдал Иван Ильич, прислонившийся к запряжённой госпитальной карете, стоящей прямо у ступеней. Белозерский достал Фаберже, довольно скромный, не на заказ, из готовых. И не золотой – серебряный, с маленькой изумрудной застёжкой в золотой оправе и небольшим сапфиром, на который возложили лапы грифоны. Очевидно, Саше хватало такта понимать, что золото – не по рангу. Однако в сравнении с латунным портсигаром широкого потребления, коим владел Концевич, эстетика табели о рангах выглядела… прямо скажем, вызывающе. Особенно вкупе с услужливо протянутой товарищу зажигалкой работы того же мастера.
Иван Ильич вздохнул. В отличие от молодого купеческого сынка, его любимца, он не понаслышке знал: завистник – злее голодного волка. А что Сашка ввиду наивного великодушия никакой вины за собой не чуял, так её и не было. Судить да рядить – себя растерять. Одним это ведомо. Другим – нет. Оттого и беды…
Ординаторы глубоко затянулись. Первым молчание нарушил Белозерский:
– Ты чего сразу живому ребёнку башку крушить предложил?
– Ты девчонку видал?
– Ну?
– Нищета. Лучше сразу. Как она дитя поднимать будет? Чего голытьбу в мир пускать, её и так более чем вдоволь. Жалко мне эту Огурцову.
– Своеобразное милосердие у тебя, Дмитрий Петрович!
– Какое есть. Я, в отличие от тебя, Александр Николаевич, знаю, что такое нужда.
– Так замужняя. Справятся!
– Сегодня – замужняя. Завтра – почём знать?
– В смысле?
– Все под богом ходим. Более никаких смыслов. Если они вообще есть не в виде идеи.
– Нет, ты подожди. Вот дитя. Чем не смысл?
– Смысл чего? Дитя – это случайность. От встречи двух половых клеток.
Как это ни удивительно, но было похоже, что господин Концевич действительно испытывает своеобразное сочувствие.
Возможно, ему просто нравился типаж Алёны Огурцовой. Тонкая прозрачная светлая девочка. Вроде Аси. Интересно, у Аси ноги тоже слегка кривоваты? Вряд ли в приюте кормили вдоволь и разнообразно, да и солнца в Питере, прямо скажем… Хотя, в приюте кормили хоть как-то. У иных обедневших дворян, вроде тех, из которых жена Огурцова, и вовсе ничего не было, он в курсе. Белозерский безотчётно насторожился. Возможно, интуиция у него была не только акушерская. Ему показалось, что Концевич что-то знает. Но спросить он не успел, из клиники вышел профессор. Иван Ильич распахнул задние дверцы кареты. Кравченко и Астахов вынесли носилки с маленькой Соней, над которой кружил Алексей Фёдорович, поднимая крылами ветер.