Через полчаса Белозерский сидел на краю диванчика в гостиной Ларисы Алексеевны, владелицы публичного дома для богатых господ. Квартира Ларисы Алексеевны находилась тут же – на третьем этаже заведения, в дальнем крыле, и кардинально отличалась убранством от прочих интерьеров трёхэтажного особнячка. Не зная, чем она занимается, не находись эта квартира здесь, Ларису Алексеевну запросто можно было бы принять за вдову мелкого лесопромышленника, нераздельно унаследовавшую небольшой капиталец да маленькое дело на полном ходу, коим сама и управляла.
На строгом диванчике распростёрлась девка, опустившаяся на самое дно, грязная, избитая, со свежими гематомами и кровоподтёками, а равно и с фингалами, демонстрирующими все стадии превращения оксигемоглобина в гемоглобин, затем последовательно в метгемоглобин, вердохромоген, биливердин и билирубин. Что говорило о том, что били её часто и регулярно, тут не надо было ходить за заключением к Бернгарду Августовичу Кёрберу, основателю русского института судебной медицины, и к его брату Эрнсту Фридриху Эдуарду Кёрберу, изучавшему гемоглобин для нужд именно судебной медицины. До Эрнста было уже и не добраться – он давно погиб на Кавказе, ещё в 1869 году, получил врачебное назначение в военное ведомство. Докторскую по гемоглобину, впрочем, успел написать. И Бернгард Августович, и поныне здравствующий, устал напоминать, что работы о гемоглобине не его, но брата. В общем, лишь бы на благо науке. Каждый раз, когда Саша Белозерский горячо жалел, что не попал на Русско-японскую войну, Василий Андреевич вытаскивал из своей набитой всяким хламом памяти факт о выдающемся русском враче Эрнсте Фридрихе Кёрбере, который погиб настолько рано, что даже его работа приписывается другому русскому врачу, Бернгарду Кёрберу.
Истерзанная девка была в сознании. И пульс её не вызывал у Белозерского особой тревоги. Он тщательно изучил его на предмет асимметрии, но нет. Что не могло не радовать. От шока она далеко. Хотя шок – дело такое. Сейчас далеко – через мгновение поздно.
– Как зовут?
– Стеша, – хрипло выдавила девка.
– Стеша, заголи живот. Лара, подай стетоскоп.
Лариса Алексеевна достала из докторского саквояжа Белозерского стетоскоп и опытным движением вложила его в руку. Белозерский приставил инструмент к надлобковой области, долго и тщательно выслушивал сердцебиение плода. Надо отметить, что дыхание он задержал исключительно потому, что выслушать хотел максимально тщательно. Врач должен быть небрезглив! И внимателен!
Выслушав, привычным движением попытался отправить его в карман халата, но обнаружил, что в сюртуке. Ну да! Он вспомнил, где он. Отдал стетоскоп Ларисе.