– А сакральный акт – акт любви! – приводит к сифилису! – экзальтированно вскрикнул Астахов.
– Это ты изнасилование актом любви называешь? Сакральным! – мрачно оскалился Порудоминский. – Подожди, подожди… Лёха, ты что, ещё девственник?!
Астахов вспыхнул, от дальнейших расспросов въедливого Порудоминского его спас Нилов.
– Что теперь с Анной Львовной будет?
– Она же не специально! Никто не застрахован от ошибки! – горячо встал на её защиту Астахов.
– Никто. Но она грубейшим образом нарушила предписанный протокол обращения с медицинским инструментарием!
– Денисова всё равно бы умерла. И ещё мучительней. А нашей Анне Львовне пора разуть глаза! – Порудоминский щелчком вышвырнул окурок.
– Ты о чём? – поинтересовался Астахов. Нилов и Порудоминский уставились на однокорытника.
– Из вас с Асей вышла бы отличная пара восторженных болванов! – съязвил Порудоминский.
– Ваня, что он имеет в виду?! – Астахов обратился к Нилову. Злые вышучивания Порудоминского, к которым он, однако, привык, сейчас ему казались совершенно неуместными.
– Наша прекрасная сестра милосердия Ася по уши втрескалась в Белозерского. Ты правда не заметил?! Какой же из тебя выйдет клиницист, если ты настолько ненаблюдателен!
Астахов перевёл взгляд на Порудоминского. Тот кивнул и добавил:
– Ага… Наша Ася как раз Александра Николаевича в окошко увидала – и побежала к нему. Забыв и хирургический инструментарий, и то, что свежая родильница в одной палате с сифилитичкой, которая, в свою очередь, в изменённом состоянии сознания. Будь Анна Львовна унтером, её бы отдали под трибунал. Но наш профессор – добрейшей души человек, так что… Пошли Денисову вскрывать!
Последнее он сказал, как ему думалось, профессионально спокойно, но голос его предательски дрогнул. Он зашёл в клинику. Нилов последовал за ним.
– Сейчас! Я… я следом! – пробормотал Астахов и затянулся так, что окурок обжёг ему губы. Ойкнув и подпрыгнув, он отбросил его от себя и последовал за друзьями.
Ходивший туда-сюда с ведром Иван Ильич остановился, хмыкнул и сообщил в темноту:
– Одно сказать: интеллихенты! Глянешь – слова умные. Приглядишься – что бабы на завалинке! Тьфу!
Концевич и Белозерский уже были в прозекторской, когда пришли студенты. Тело Денисовой покоилось на цинковом столе, накрытое белой простынёй.
– Господа! Впредь не позволяйте себе опаздывать! – строго, но весьма корректно высказался Дмитрий Петрович, снимая простыню.
Студенты отвели взгляды. Тело Денисовой, омытое, чистое, было великолепно. Им стало чудовищно стыдно, потому что ни один из них не помыслил о трупе как об объекте исследования. Все трое подумали исключительно и только об обнажённой женщине, лежащей перед ними.