– Жозефина была старше Наполеона!
– Не настолько! – рассмеялась Вера.
– Лора де Верни была старше Бальзака на двадцать два года.
– Ты очень начитан, мой дорогой возлюбленный! Так что ты знаешь, что она не была его женой.
– Аполлинария Суслова и Розанов?
– О, да! – княгиня опустошила бокал и наполнила вновь, чуть подлив и Алёше. – Эта сучка сперва высосала жизнь из и без того несчастного Достоевского. А теперь впилась вампирскими клыками в повзрослевшего Розанова. Я – кто угодно, но не вурдалак, мой мальчик!
Семёнов сделал большие глаза, услыхав слово «сучка» из уст княгини Данзайр.
– Заметил, малыш? Даже на пороге смерти нас преследует моторика так называемого «хорошего воспитания». Это то, о чём я говорила тебе в палате, – Вера склонилась к нему и понизила голос до интимного шёпота. – Я и правда живу так, как если в следующее мгновение умру. И потому позволяю себе всё. Всё, что соответствует моим понятиям о совести, чести и достоинстве. Нет ничего бессовестного, бесчестного и недостойного в том, чтобы назвать суку сукой! Недостойно было бы не сказать правду, – она откинулась и громко произнесла: – Скажи же! Скажи, что думаешь! Тебе совершенно нечего бояться!
Через паузу, всё ещё смущаясь, Алёша негромко произнёс:
– Сучка.
– Громче!
– Сучка! – выпалил Алёша.
– Смелее! Вот так! – она крикнула в зал: – Аполлинария Суслова – сучка!
– Аполлинария Суслова – сучка! – воскликнул следом за ней юноша. И вдруг понял, что ему действительно совершенно нечего бояться. И дело вовсе не в том, что и про кого он сейчас выкрикнул. И плевать, действительно ли сучка Аполлинария Розанова. Если и так – это её выбор, её путь, и насколько она на своём пути честна и достойна, знать только ей. И никакие сторонние мнения не изменят сути того, кто избрал путь… какой бы то ни было.
На них оглядывались. Иные дамы – с надменными лицами, выражавшими лишь ханжеское недовольство. Забавно, но именно эти дамы первыми полагали Суслову – сучкой. Вере, признаться, было всё равно. Мужчины одобрительно кивали, а иные даже аплодировали.
– Видишь? Мужчины с нами согласны. А женщины в основном ей завидуют. И знаешь что, мой юный возлюбленный? Ничего ты здесь, в этой земной жизни, не потерял. Любовь, мой милый друг, слишком перехвалена. Плотские удовольствия – чрезвычайно переоценены. В тебе довольно чувственности – самый пик её, Лёша, – чтобы понять, что сцепленье рук есть квинтэссенция земной любви, всё прочее – страстные забавы, и, поверь, они мало чем отличаются от наверняка уже не раз случавшихся с тобой непроизвольных пачканий, инициированных сновидениями. Это физиологическая норма, а если тебе внушили иначе – сейчас я отпускаю грехи тем ханжам, которые назвали семяизвержение пачканиями. Тебе отпускать нечего. Ты чист и прекрасен.