Вера изложила мальчишке постулаты православного Собора от 1351 года. Собственно, это не имело никакого значения. С таким же успехом она могла сейчас зачитать парню меню. Но она добилась того, что редко какому священнику удаётся. И вряд ли хоть когда-нибудь удастся многочисленной армии поклонников учения Шломо Фройда, или бесконечных псевдомистиков, путающихся в коротких штанишках недознания о полуощущениях. Она подвела тело живое к преобразованию в душу живую. И видит Бог, гордящийся ею, какое количество энергии она на это потратила. Потратила, не считая, не гордясь, не жалея. Не жалея себя и конечной жизни своего несовершенного тела! Ах, если бы те, кто жалеют, поняли бы, насколько порочен путь жалости, закрывающий шлюзы бесконечности. Но и не надо. Таков защитный механизм. Мы должны исполнить предназначения тел, каждый – своё. Как платье. Для светского раута, для боя, для операционной, для соблазнения… Лишь любовь творится, обнажаясь.
Алёша Семёнов с огромным аппетитом, давно не испытываемым им, съел бифштекс. В первый раз испил вина. Оценил десерт «Абрикосов», который подавали здесь. Они прогулялись до клиники пешком. И целовались куда более чувственно, чем позволено священнику прикасаться к причащаемому таинства.
Что вы знаете о таинствах, жалкие блюстители формы?!
Когда они пришли на задний двор клиники, первым – и единственным! – кого они там встретили, был, само собой, госпитальный извозчик.
– Иван Ильич, ты вальсы Штрауса знаешь?
– А как же, Вера Игнатьевна! Я уж сколько тех господ под теятрами на лаковой пролётке поджидал!
– Напоёшь «Сказки венского леса»?
– С огромным нашим удовольствием, Ваша Светлость!
Иван Ильич вскочил и воздел воображаемую дирижёрскую палочку. Вера положила Алёшины руки себе на талию и на плечо. Извозчик вытянулся, откашлялся, и…
Зазвучал вальс в виртуозном исполнении, в великолепнейшей оркестровке, и музыка сфер была согласна с рёвом мужика и напевами княгини. Неведомая физика гармонизации душ отменила известную механику тел. Алёша Семёнов танцевал так, что небо танцевало вместе с ним. Они кружили в вальсе с самой Вселенной, с Богом, и паркетом их были светила, и свечами в канделябрах вспыхивали сверхновые и гасли солнца. Вера сжигала звезду, чтобы верующий попрощался с телом. Прощальный поцелуй, воистину чувственный, явился завершающим аккордом.
Иван Ильич подхватил Алёшу на руки.
В отгороженном ширмой уголке Бесконечности и Безвременья Вера взяла шприц.
– Готов?
Алёша кивнул. Вера ввела иглу в вену. Распустив жгут, она начала размеренно декламировать, в соответствии с ритмом поступления смерти в тело: