Спустя полтора часа Георгий стоял у дверей квартиры на последнем издыхании. Авоську с продуктами он держал в зубах. Рука дрожала, и ключ никак не желал попадать в замок. Пот по несчастному калеке катился градом, протезы причиняли невыносимую боль, перекладины костылей под мышками – ничуть не меньшую. Едва справившись с замком и кое-как зашедши в квартиру, он выпустил авоську, отбросил костыли, рухнул на пол и начал сдирать брюки, чтобы добраться до протезов. Он ревел, потому что трезвым плакать не умел. Но зато ревел от всей своей надрывной мужицкой души, для которой синдром Хлопуши не патология, но норма.
Затем он приготовил обед. На вновь прилаженных протезах. Боль, рёв.
Позже – убрал квартиру. Боль, рёв.
Но Георгий вдруг ощутил невероятную жажду жизни. Жажду, порождённую стыдом от того, что мальчишка, с которым необратимое «всё», рад был бы остаться без ног. Остаться в живых.
Княгиня оглядела сверкающую гостиную, не говоря ни слова, направилась к шкафу, по дороге прихватив стул. Достала с самого верха бутылку казёнки. Вернулась к Георгию, села рядом с ним на пол, как и он, прислонившись спиной к дивану. Открыла ёмкость и сделала щедрый глоток из горла. После чего протянула водку Георгию.
– В следующий раз протезы на место ставь. Чуть ноги не поломала.
Георгий сделал не менее щедрый глоток.
– Вы в следующий раз свет включайте, Ваше высокоблагородие.
Он протянул бутылку Вере, она отхлебнула как прежде.
– Поговори мне ещё!
– Вы бы не заливались на голодный желудок, Ваша Светлость! – Георгий принял бутылку и снова выпил целебного русского напитка. – Я обед приготовил. Из трёх блюд!
– Я в ресторане поужинала.
В коридоре послышался шум, кто-то крепко свалился и не менее крепко, хотя и менее умело, чем Вера, выругался. Ни княгиня, ни её Цербер не среагировали. Верный пёс всегда реагирует на состояние хозяина, а её высокоблагородие не изволили тревожиться, лишь усмехнулись. Значит, знали, чей голос.
В гостиную ввалился пьяный в дымину Александр Николаевич Белозерский. Растрёпанный, в порванном сюртуке, с начищенной физиономией. Недолго думая, он упал на колени в корпию, пропитанную кровью Георгия, и выпалил:
– Я люблю вас!
– Вы в следующий раз двери на запор закрывайте, Ваше высокоблагородие! – ровнее ровного произнёс Георгий.
Княгиня отобрала у него бутылку. И, отпив ещё, поинтересовалась у младшего Белозерского, взирающего на неё сияющими глазами:
– Кого из нас?
Так вышло, что шлёпнулся он напротив Веры и Георгия аккурат посередине. Может, и хотел прицельнее, да состояние не позволило.