Белозерский залился беззаботным смехом. Он не в первый раз говорил товарищу про автомобили, стоившие грандиозных денег. И не впервые раздражал того. Собственно, в дискуссии о раке лёгких Концевич высказывался не столько против технократии, сколько против того, что Белозерскому плоды оной доступны по щелчку пальцев.
– Ах, эти! – госпитальный извозчик подошёл ближе и задымил самокруткой. – Чих-пых, вонища!
– Государю Орлов заказал французские машины Delaunay-Belleville. А я и мерседесом, как у самого Орлова, перебьюсь!
Сдаётся мне, он просто не хочет, чтобы у императора был мерседес. А у меня – будет!
Концевич скривил рот в желчной гримасе. Непонятно было, то сардоническая улыбка или попросту спазм.
– Утереть, значить, князю баки, ага, – проворчал Иван Ильич, прощупав Дмитрия Петровича всепроникающим взором.
Александр Николаевич в остром приступе юношеского лихачества, возникшем на фоне хронической сытой благости, не замечал нарастающей досады Концевича.
– Папенька, конечно, орать изволил, – пожаловался Белозерский непонятно кому из присутствующих. – Мол, у него модернизация на фабриках…
– Сашка! – зло перебил его коллега, выпустив дым из ноздрей. – Ты каждый день сталкиваешься с человеческим страданием, не в последнюю очередь проистекающим из нищеты, и неужели ты ни разу не задумался, что деньгам можно найти лучшее применение, нежели дорогие игрушки, совершенно никчемные, да и, судя по всему, ужасающе вредные?! Где твоя социальная совесть?!
В ярости отшвырнув окурок, Концевич зашёл в клинику. Растерявшийся Белозерский беспомощно пролепетал в захлопнувшуюся дверь:
– Я разве когда кому-то жалел? Или украл у кого? Я – единственный наследник…
Замолчав, он обиженным маленьким мальчиком посмотрел на Ивана Ильича, ища сочувствия или хотя бы оправдания.
– Чего он? Я ж не его средства трачу!
Иван Ильич закатил глазки и состроил многозначную мину. Её можно было трактовать двояко. И в пользу Концевича. И в пользу Белозерского. Или же во вред обоим. Но вслух он сказал лишь:
– Зависть, барин. Русскому человеку завидовать что дурному с горки катиться. От рождения это в нас. Вы бы языком поменьше молотили. Нешто батюшка единственного наследника не научил?
Белозерский ещё раз затянулся, выбросил окурок и зашёл в клинику, понурившись. Разогнать тоску не вышло, только нагнать дурнины, как обычно! Необычным было то, что он стал задумываться над тем, что ему говорили небезразличные ему люди, хорошо к нему относившиеся.
Иван Ильич вернулся к Клюкве, недовольно зафыркавшей. Но хозяин решил не продолжать начатую ранее проповедь, прерванную явлением ординаторов, а ласково погладил её по морде и обратился самым дружеским тоном: