– Саша… Я из ревности.
Он так вспыхнул от радости – хорошо, конюшня была в отдалении, иначе она бы занялась.
– Так, всё! – строго сказала Вера Игнатьевна. – Есть невероятно увлекательная работёнка как раз по твоей специализации. Надо только с малышом пост обустроить.
– А где, думаешь, студенты? Я, может, и неспелый, но не слабоумный.
– В воду глядишь, малыш!
Когда Вера Игнатьевна с Александром Николаевичем явились в смотровую, Сапожников уже был в обществе Матрёны Ивановны, которую слабоумная тоже никак не желала подпускать к своему необъятному телу. Схватки становились всё сильнее, и она так трепала во время оных Сапожникова, что на него жалко было смотреть. Совместными усилиями не удалось вырвать Якова Семёновича из лап удивительной роженицы. Было принято коллегиальное решение обратиться за помощью к высшей силе. К Ивану Ильичу.
Тот, в момент оценив обстановку, строго выговорил Сапожникову:
– Вы, господин доктор, вроде и по-доброму с ней, однако насмешничаете и высокомерничаете, простите мужика за правду. А любая скотина, насколько бы сирой ни была, чует притворство. Её как зовут? – он оглядел всех присутствующих.
– Да не знаем мы, Иван! – рявкнула старшая сестра милосердия. – Как тут узнаешь? – она развела руками.
– Как ты имя для кошки узнаёшь? Или для кобылы. Берёшь и придумываешь. Коню, если, положим, породистый, то надо из имён…
– Ваня! – рявкнула Матрёна.
– Прозвище, в общем, всякой твари надо. Если нет – то дай! Будет она у меня… Катенька! Ты как насчёт Катеньки? – посмотрел он на слабоумную строго, но добро.
О чудо, несчастная посмотрела на него исполненным страдания и боли взглядом, не иначе раненое животное! А не так, как смотрела на Сапожникова! Матрёна Ивановна отвернулась, чтобы её тут в излишней чувствительности не заподозрили.
– Отпусти доктора, милая! Я тебе свою руку дам. У меня, вишь, рука крепкая, надёжная. Не то что у наших докторов, хотя они тоже работу работают, не совсем бездельники…
Иван Ильич говорил, говорил, говорил веско, но ласково, убедительно нёс какую-то ерунду, и Вера Игнатьевна спонтанно осознала, что у простого, казалось бы, древнего деревенского заговора есть целительная сила. Как и у молитвы. Это невероятная сила не столько слова, сколько личности произносящего. Все эти конструкции вроде «жнива ты жнива, отдай мне всю свою силу, земля родит, земля возрождает, земля меня силою награждает». Или… У Веры в памяти вдруг всплыло давно забытое, что шептала ей нянька в детстве, в таком глубоком, что и помнить не положено: «Батюшка Огнебог, ты всем богам бог, всем ты огням огонь! Как ты жжёшь и палишь в поле травы-муравы, чащи и трущобы, у сырого дуба подземельные коренья, семьдесят семь кореньев, семьдесят семь отраслей, так и спали с Веруши скорби и болезни. Ныне и присно и от круга до круга! Тако быть, тако еси, тако буди!»