– Романович и есть.
– Вот что, Георгий Романович. Здесь, вместе поедим. Ну, разве каждый из своей тарелки. Возражения имеются? А после мы с тобой за дело возьмёмся, – княгиня кивнула на пакет.
– Вот и славно. Не то без дела я умом и трогаюсь. Никто ж меня к делу пристраивать не берётся!
После восхитительной трапезы – Георгий действительно отменно готовил, – переместились в столовую. Вера приказала ему сесть на диван и снять штаны. Любопытного мальчишку прежде отправили в лавку по хозяйственным нуждам. Более, чтобы не смущать Георгия. Княгиня внимательно осмотрела и ощупала культи. Бёдра у Георгия были отменные. Рубцы на культях плотные, сформированные.
– Ещё в Древнем Египте воинов в строй возвращали, и тебе нечего из себя полчеловека изображать!
Вера вышла и вернулась с пакетом. Развернула и… Георгий помрачнел.
– Мучили меня этими деревяшками, Вера Игнатьевна. В общине для калек. От государства выдали. Измаялся. Не могу. И не буду!
– Неправильно, значит, мучили. Неумело. Или протезы первые попавшиеся сунули. Можешь! И будешь! А сразу сдаёшься – так иди топись! И мальчишку с собой прихвати! Он с тобой довеском теперь по жизни идёт, пока сам отвалиться не захочет. Не я за него отвечаю – ты! Решай!
– Вера Игнатьевна, оно конечно, за мальца я помучаюсь, коли так, да только мука адская, вот вам крест!
– Когда слабоумный берётся гвозди забивать – вот то мука адская! Давай без лишних слов: да или нет?
– Да, Ваше высокоблагородие!
В государевой общине для инвалидов никто так не возился с Георгием, тут он второго слова сказать не мог. И ложа протезов были мягкие, и княгиня особым ловким образом обернула его культи в какой-то чудесный материал. Но дальше стало сложнее. Она помогла ему встать, он опёрся на её сильные плечи – мужик на бабу опирается, тьфу, да и только! – и уже через несколько мучительных подобий шагов по несчастному градом катился пот. Вера Игнатьевна взопрела не хуже. Тем не менее она в течение четверти часа водила его вокруг стола, как какого-то циркового медведя!
– Пощадите, Ваше высокоблагородие! – просипел Георгий, когда они завершали очередной круг.
– Понятно, ханку жрать легче! Не хочешь чужие седалища разглядывать, хочешь в глаза людям смотреть – давай, топай!
Она ещё несколько раз буквально проволокла его на себе по тому дантову кругу. После чего аккуратно сгрузила на диван такого, что с креста краше снимают: мертвенно-бледного, с искусанными губами. Он закрыл глаза, и как ни старался удержаться, слёзы хлынули по щекам. Господи, как больно! И как стыдно! Стыд ещё хуже боли! Герой, называется! Четыре креста! Вера смотрела на него с мучительным состраданием. Но, как только Георгий открыл глаза, он увидел надменную княгиню, холодного равнодушного хирурга – не более. Как ей удавалось сохранять этот клятый аристократизм, опустившись на колени перед ним, унтером, калекой? Он её сейчас люто ненавидел. Но не восхищаться не мог.