Когда уехал дон Томас, которому дон Франсиско оказывал почтение, не только как старшему родичу, но также из-за его незаурядного ума и дарованных небом достоинств, юнец сей вздумал усомниться в моей преданности, перестал мне доверять и даже посмел оскорблять меня, придираясь к любому пустяку и заявляя, что я, дескать, много о себе возомнил без всяких на то оснований, из кожи вон лезу, чтобы прослыть дворянином, и бахвалюсь близостью с его кузеном, когда всего лишь был при нем слугою.
Вскоре я с доном Франсиско перестал разговаривать. Невтерпеж стало мне выслушивать его обидные речи, и я съехал на другую квартиру, почитая неблагородным делом вступать в ссору с кузеном моего благодетеля и надеясь таким образом оградить себя от того, чтобы он язвил меня своими дерзостями пли же довел оскорблениями до того, что я не смог бы удержаться в рамках благоразумия. За день до Вербного воскресенья я гостил в охотничьем заказнике семейства Мальдонадо, одного из знатнейших в Саламанке; единственный их сын, студент, как и я, отличал меня своею дружбой графского отпрыска, а также завистью дрянного виршеплета — потому-то он и пригласил меня на свои увеселения, что в охотничьем искусстве я ничего не смыслил, тем паче в соколиной охоте, в каковой этот мой приятель был на редкость ловок, и ему тут доставляло величайшую радость превосходство, коего в литературных упражнениях он не мог добиться. И вот, в то утро прискакал галопом в заказник один мой друг с известием, что некий альферес в сопровождении нескольких солдат явился ко мне на квартиру — а мы снимали ее с ним вдвоем — и спросил, здесь ли проживает Альваро Кансино, на что мой друг ответил, >что да, проживает, однако сейчас он охотится, мол, в заказнике Мальдонадо, откуда вернется только ввечеру. Альферес стал расспрашивать, где находится
заказник, из чего мой друг заключил, что они в Саламанке чужаки, и, рассказав, как им туда добраться, за что альферес его поблагодарил, он увидел, что они направились к гостинице подле моста, по которому я, возвращаясь из заказника, должен был проехать. Сперва все это привело его в недоумение, но затем он смекнул, что дело худо, и, молниеносно сообразив, как поступить, поскакал через предместье Сантьяго, дабы сообщить мне о случившемся.
Он описал альфереса как мужчину рослого и дюжего, со смуглым лицом в багровых прожилках, орлиным носом и шрамом чуть ли не на полщеки, по каковым приметам я убедился, что это был не кто иной, как дон Фелипе де Фуэнтеармехиль, брат Менсии, явившийся свершить месть, и понял, что о пребывании моем в Саламанке его известил дон Франсиско де Перальта. От ужасной этой вести я весь похолодел и обычная моя храбрость довольно надолго меня покинула; затем мало-помалу я стал приходить в себя, причем не столько страшился встречи с солдатами, сколько кипел возмущением и ненавистью при мысли о вероломстве дона Франсиско; в то же утро я отправился в Сеговию через Медина-дель-Кампо и мчался так быстро, что сам черт не догнал бы меня, а в кошельке моем было всего несколько дукатов, ибо весь мой скромный капитал был отдан на хранение.