Часов в одиннадцать вечера Карлитос отвез меня в своем «регби» на квартиру Люси и Грасиэлы. Мой переезд не доставил ей такой радости, как я вообра-
жал. Раньше она, бывало, нет-нет да и бросит мне туманный упрек: мол, какого дьявола меня тянет работать на чердаке у Карлитоса? Однако теперь, увидев, что я явился с машинкой, она не проявила ни малейшего интереса. Повернулась в постели на другой бок и продолжала спать. Ее реакция меня обидела, но я промолчал. Взял читать английский роман. Хотя я был утомлен длительной дневной прогулкой, до рассвета не мог уснуть. Когда проснулся, Люси и Грасиэла уже ушли.
У меня снова стало тревожно на душе из-за Титы. Может, надо бы исповедаться? Все еще лежа в постели, я задумался над этим. Не столько хотелось мне исповедаться, сколько побеседовать с человеком вроде падре Кастельнуово. А что, если написать ему в Пай-санду или даже съездить туда? Я встал, приготовил мате и пошел посидеть в гостиной. Опять меня одолели сомнения. Надо было работать, но я не мог. Я почти беспрерывно потягивал мате, уставившись на литографию картины Сезанна. Это был южный пейзаж: деревья с белыми домиками на красноватой почве. Думая о чем-то, я углублялся взглядом в один из домиков. Когда предмет размышлений менялся, я переселялся в какое-нибудь соседнее здание. Если же возвращался к прежней мысли, то опять вглядывался в тот домик, в котором над ней задумался. Так, перебираясь из домика в домик и часа через два или три осознав наконец, что не свожу глаз с желтого фасада в глубине картины, я решил, что исповедоваться не буду. (На этом самом фасаде Сезанн решил создать композицию из сходящихся кубов. И теперь еще, когда мне срочно надо что-то обдумать и принять решение, я набрасываю карандашом прямоугольники и замыкаю свои мысли в их жесткие рамки.)
Нет. Исповедоваться я не пойду. То, что я чувствую, это не угрызения совести. Это что-то другое, но во всяком случае... Нет, невероятно! Всего пятнадцать месяцев, как я покинул Назарет, терзаемый богословскими и нравственными сомнениями, и вот я только что совершил плотский грех с женой своего благодетеля, и совесть моя спокойна.
Несколько дней спустя мы были на вечеринке у одного врача в Пунта-Горда ’. Общество было очень пест-
>1 Пунта-Горда — район Монтевидео, примыкающий К Ла-Плате.
рое, преобладали люди левых взглядов. Похоже, все тут были давние знакомые. Нас, вернее сказать, Гра-сиэлу, пригласил некий Москера, который работал театральным художником в театре «Солис», немного малевал и резал по дереву. Он познакомился с Гра-сиэлой за несколько дней до того в конторе «Парнаса» и сразу же предложил позировать ему. Он, мол, хочет сделать ее голову из дерева. По ее словам, она отказалась, но через день-другой встретила его на улице, и они вместе выпили кофе. Несомненно, этот Москера увивался за ней. Его нисколько не обрадовало, что Грасиэла пришла на вечеринку со мною.