И вот, в один из таких периодов, когда Грасиэлу изводил ее «призрак», я, после долгих уговоров, убедил ее провести субботний вечер в мастерской художника, с которым познакомился за несколько месяцев до того и который недавно вернулся из Европы. Альфредо жил в Поситос *, на одиннадцатом этаже подковообразного здания. У него была там большая комната с огромным окном на море и другим окном с вогнутой стороны, противоположной фасаду. Квартира была комфортабельная, хорошо обставленная. На мастерскую художника она нисколько не походила. У Альфредо была богатая бабушка, он был ее единственным внуком. Старуха уже выжила из ума и считала, что Альфредо должен вскоре получить диплом инженера.
Беседа сперва довольно долго шла о живописи, о музеях и о поездке Альфредо в Европу, но когда подействовало выпитое вино, началась обычная кутерьма. Слушали джаз, затем завязался хаотический спор, но Альфредо вскоре прервал его, попросив присутствовавшего там актера прочитать стихи из «Сон-горокосонго»» >2, которые сам он сопровождал мими-
>1 Поситос — район Монтевидео.
«С о н гор о косо н г о» — поэтический сборник кубинского поэта Николаса Гильена.
ческой игрой. Актеру пришлось потом еще читать стихи из «Всеобщей песни» *, из «Черных герольдов» >2, которые, как обычно, вызвали столь любимое публикой соревнование среди поэтов. Затем появилась гитара, зазвучали самбы и чакареры >3. Грасиэла изрядно наклюкалась. Она вдруг отвела меня в угол, поцеловала, сказала, что любит меня и что уже чувствует себя хорошо. Алкоголь прогнал ее «призрак». Альфредо, зная, что я недурно импровизирую стихи, попросил развлечь гостей. Потом мне пришлось демонстрировать устный счет, все были потрясены. В восторге от признания, которое мне сделала Грасиэла, я так разошелся, что даже изобразил мессу и произнес проповедь. Мне аплодировали. Актер принялся меня убеждать, что я рожден для сцены. Он пригласил меня прослушать курс лекций о системе Станиславского, который читался в Народном театре. В тот вечер мне все удавалось. Грасиэла снова потеснила меня в угол и осыпала поцелуями. Раньше она никогда этого не делала на людях. Ее дыхание больше, чем когда-либо, пахло зеленым чаем.
И тут появился Москера.
Пришел он с аргентинским фольклористом и двумя девушками. Они явно шли с какой-то другой вечеринки и были заметно навеселе. После того злосчастного вечера в Пунта-Горда, год с лишком назад, я несколько раз видел его в «Старом Тупи», но мы избегали друг друга. В этот вечер он, напротив, похлопал меня по плечу, как самого близкого друга. Грасиэле поцеловал руку. Я проглотил тройную порцию водки и выказал ответный восторг. Потом я налил ему рюмку коньяку, и он выпил ее залпом. Задору у него нисколько не убавилось. Тут кто-то придумал мрачную игру — все разбиваются на пары и каждый должен высказать другому, что он о нем думает. Что мне говорил Москера, я уж не помню. Помню только слова «желторотый», «вундеркинд», «монашек» и тому подобное. Я же дал волю своей неприязни. Я сказал ©му, что, конечно, он художник, преданный своему искусству, да только таланта у него нет, а он, на склоне