Вы уже знаете, какое действие оказывает алкоголь на мой дух. Но можете ли Вы вообразить, как я себя чувствовал под двойным влиянием этого неземного взгляда и благородных вин здешней земли? Нет, Вы не можете этого вообразить. Я чувствовал себя чистым, падре! Чистым, как дитя! Потом, в конце, произошло нечто неожиданное.
Предыдущую ночь я провел на борту норвежского транспортного судна, шедшего с севера по направлению к проливу. Я сидел в каюте аргентинца, одного из членов экипажа, и там впервые увидел и отведал тропический фрукт, очень распространенный в центре и на севере Чили,— чиримойю. Настоящая вкусовая симфония! На прощанье мне подарили несколько штук, и я спрятал их в шкаф у себя в каюте.
Так вот, дело шло уже к вечеру, а я все находился
взаперти со своей толстухой. Мы с нею играли, как если б она была девчонкой. Да она и в самом деле такая. Играли в загадки, в «большой чепец», в «вижу-вижу», в лошадки, в жмурки — разумеется, все это вперемежку со страстными интермедиями.
Вдруг я сказал, что сейчас ее удивлю: пусть отвернется и смотрит в иллюминатор на закат; тем временем я потихоньку достал из шкафа одну чиримойю. Теперь я попросил ее повернуться с закрытыми глазами ко мне лицом и положил фрукт ей в руки. «Угадай, что это»,— сказал я. Вы бы только посмотрели, падре, как внезапно побледнело ее лицо! Не открывая глаз, она стояла, застыв в неподвижности, только слезы струились по ее щекам, и в конце концов она громко разрыдалась. Она сразу угадала по сморщенной кожуре фрукт, характерный для ее родных мест. Она была из Кильоте, города, славящегося в Чили именно своими чиримойями. Я как бы вложил ей в руки ее детство: воспоминания о матери, о маленьких братьях и сестрах. Всхлипывая, она стала называть их по именам. Первой моей мыслью было сойти тут же на берег, остаться с нею навсегда, нежно ее любить, утешать, возвратить ей хотя бы отчасти то, что мир у нее отнял. С минуту я сидел в углу, глядя, как она нежно гладит чиримойю. Она подносила фрукт к своим мокрым от слез щекам. Когда же я подошел, чтобы погладить ее по голове, она отшвырнула меня ударом руки. Потом утерла слезы и стала одеваться, произнося монолог из сплошных ругательств; холодно потребовав с меня плату, она сошла с судна по качающемуся трапу. Я стоял у борта и еще долго смотрел на ее следы в снегу.
Хотя это очень похоже на исповедь, но, дорогой падре, это не исповедь. Просто это самое важное из того, что произошло со мной до сих пор. Вы просили писать обо всем, что я и делаю. Я с Вами всегда буду честен.