Что до Вашего восхищения пейзажами Огненной Земли, я с Вами не согласен. Возможно, Вы здесь побывали в другое время года. Меня они разочаровали. Я бы предпочел, чтобы в памяти моей остались нетронутыми темноватые цветные картинки, украшавшие «Жизнь Эрнандо де Магальянеса» в «Коллекции Аралу-се», издававшей адаптированные для детей биографии знаменитых людей. Помните? Только в западной части пролива, там, где он сужается, среди торжественно
высящихся отвесных прибрежных скал, у меня возникло вновь ощущение чего-то драматического, какое бывало в детстве при мысли о тайнах южных широт.
И к сожалению, должен Вас разочаровать еще в одном: я опять отложил свои планы что-либо написать. Покамест я все свое свободное время употребляю на изучение новогреческого языка. Достал грамматику и грзко-французский словарь. Говорю пока очень плохо, но понимаю прилично.
Мне кажется, в письме Вашем я читаю между строк, что Вы себя несколько укоряете за строгость, с какой пробрали меня по «делу» Москеры. Но, отнесись Вы ко мне снисходительней, я, пожалуй, не признал бы за Вами права на духовное пастырство. В отличие от Вас, я все же не думаю, что мои мытарства в Буэнос-Айресе были «актом сокрушения». Нет, падре. Теперь, когда я смотрю на все с более спокойной душой (это и есть моя исповедь), могу Вас уверить, что мои страдания в тот период не были собственно следствием раскаяния в моем поведении, будь то с Москерой или с женой Карлитоса, нет, они были вызваны глубокой жалостью к самому себе и, пожалуй, куда хуже — неосознанной попыткой самоубийства. Эта заноза всегда была в моей душе и в периоды обостренных кризисов вонзается все глубже. Так было в Буэнос-Айресе даже в последние месяцы, когда я вел довольно уравновешенный образ жизни. А в нынешней поездке со мной происходит нечто странное. Я почти не страдаю, падре. Возможно, необходимость приспособиться к грубоватой моряцкой среде, работа на кухне, разнообразие пейзажей, все время иные женщины, иные порты оказали умиротворяющее действие. Но не следует ли усмотреть в этом начало настоящего отчуждения от Бога?
Всегда Ваш Бернардо.
>р. S. У нас будут стоянки по нескольку дней в Арике, в Кальяо и в Гуаякиле. Я бы просил Вас послать мне письмо в колумбийский порт Буэнавентура. В приложенной записке перечислены адреса всех наших агентств по пути следования судна до самого Ванкувера.
ВОСЬМАЯ ХОРНАДА
Поскольку я уже давно обдумывал способ устроить побег Антонио, я заранее договорился с неким рыбаком по имени Дженнаро, каковой согласился взять меня в свой двенадцативесельный баркас и доставить на остров Корсику. Отсчитав ему наличными три сотни дукатов, я посулил еще триста да сверх того пару отличных скакунов, когда он выполнит наш уговор. И как скоро моя галера прибыла из Картахены в Неаполь, я отправился к нему в Поццуоли ', маленькое селение на берегу Неаполитанского залива, и предупредил, чтобы к следующему вечеру он был готов сняться с якоря и повезти в своем баркасе меня и моего слугу. Услыхав, что я еду не один, а вдвоем, рыбак осведомился о причине такого изменения, я же, мгновенно изобразив притворный гнев, обрушился на него с бранью, советуя не быть чрезмерно любопытным, а что касается до моего слуги, так ни один испанский дворянин не пускается в путь без человека, который бы заботился о его удобствах и пище, и я, мол, в первый и последний раз объявляю ему, что имею намерение отомстить за поношение, нанесенное мне неким кастильским вельможей; затем я еще раз настоятельно ему посоветовал, чтобы он, ежели хочет соблюсти наш уговор, держал язык за зубами и отныне и впредь не докучал мне своими вопросами, в противном же случае ему придется возвратить отсчитанные ему триста дукатов, и пусть попробует заработать столько на своей рыбешке. Испугавшись, как бы не упустить богатый куш, когда божок Случай сам подставляет ему свой хохол, Дженнаро согласился везти обоих и ни о чем не спрашивать; и на следующий вечер, после того как я вызволил Антонио из тюрьмы, мы с ним прошли с полмили пешком до постоялого двора, где у меня были припасены лошади и одежда; оттуда мы вскорости добрались до Поццуоли, где уже ждал Дженнаро, и он повел нас козьей тропой за пределы залива к дальнему причалу, объясняя, что, мол, выбрал такое глухое место, дабы испанцы со сторожевой башни в Неаполе не заметили нашего отплытия.