Шестой остров (Чаваррия) - страница 187

дукатов и, разрешившему набрать воды в оказавшемся на берегу источнике, велел немедленно плыть в Ниццу, то есть в сторону, противоположную Марселю, в каковой город мы с Антонио, пройдя хорошим шагом целый час, и вошли.

В первом увиденном банке я обменял свои последние полторы тысячи дукатов на луидоры, и мы отправились на почтовую станцию. Там я уплатил тридцать луидоров как залог за пару лошадей и еще двадцать за пользование сменными в поездке до Парижа. Мне дали марки на прокорм лошадей в пути и вексель на получение залога на почтовой станции в конце. Итак, мы не медля дали шпоры лошадям, весь наш багаж составляли мой баул, пистолеты, шпаги да мои туго набитые кошельки,— так что около полуночи, судя по мраку и тишине, нарушаемой лишь мяуканьем кошек, мы уже въезжали в город Авиньон, проскакав двадцать лиг без отдыха, кроме двух остановок, когда меняли лошадей. Ночь провели в заезжем доме, он же был и почтовой станцией, и утром попросили подать нам завтрак. Хозяин предложил холодного мяса да крольчатины, оставленной с вечера в бульоне, и меня весьма удивило, что Антонио набросился на еду как сумасшедший, хватая куски с такой поспешностью, что едва успевал их проглатывать, причем глотал целиком, не жуя. Сказывались привычки галерника и голодные дни плаванья от Неаполя до Марселя, да еще наша долгая скачка верхом, ибо для нас важно было как можно больше удалиться от моря;

хотя мы видели, что баркас Дженнаро направился на i восток, то есть к Ницце, я опасался, как бы рыбак не вздумал вернуться в Марсель и обвинить нас в том, что, дескать, мы на них напали и силой принудили плыть во Францию,— таким доносом Дженнаро мог бы себя обелить по возвращении домой, чтобы испанцы не сочли его и его команду пособниками и нашего побега и зачинщиками вспыхнувшего в эргастуло бунта; а такое обвинение могло ему грозить, ежели бы кто из жителей Поццуоли сообщил, что баркас Дженнаро отплыл в ту же ночь, когда бежали галерники; освобождение же каторжников, равно как помощь беглым неграм, есть преступление весьма тяжкое и строго наказуемое во всех странах.

Десять лет прошло, как я расстался с Антонио, и меня немало удивляла сила и красота его тела; прежде он был изрядно тощим, однако почти четыре года, проведенные в тяжкой работе гребца, обилие солнца, пища, состоявшая из сухарей с вином, и свежайший морской воздух изменили цвет его кожи; тело его, прежде бледное и сухощавое, стало смуглым и лоснилось. Но что толковать вашей милости о том, что Вы и сами знаете, будучи моряком, причем весьма опытным, и прошу извинить, ежели порой я даю волю своему перу и пишу лишнее,— ведь уже два года, как я разговариваю лишь жестами, и теперь это моя единственная возможность немного освободиться от всего скопившегося на моем языке с тех пор, как мне его отрезали.