Как участник имперских войск, я насовершал столько гнусностей и жестокостей супротив этих богемцев, что, ежели бы стал их все считать, набралось бы куда больше, чем описанных мною до сих пор грехов; но поскольку совершались они ради защиты католической веры, капелланы Его Императорского Величества отпустили нам их все разом на молебне под открытым небом, как если бы мы были крестоносцы, ведущие священную войну; посему я избавлен от труда вспоминать их, а ваша милость — о них читать, хотя многое можно было бы сказать в рассуждении того, законны или же нет подобные отпущения грехов, когда священники закрывают глаза на зверства и бесчинства солдатни.
Наконец, в году тысяча шестьсот двадцатом, мы полностью разгромили богемское дворянство на склонах Белой горы. В этом сражении мне изрядно повезло, я снискал благодарность дона Педро де Ванегас, другого капитана испанца, недавно прибывшего в Германию; в самом начале битвы его сшибли с коня, и тут я, вовремя подскочив, сумел его вызволить из весьма опасного положения, проявив, ей-ей, истинную отвагу, а не какую-либо хитрость. Мы с ним крепко подружились, и однажды в беседе он упомянул о своем дядюшке, который в ту пору был губернатором города Сан-Кристобаль-де-ла-Абана. Я сразу сообразил, что вот он, случай, коего я ждал, чтобы приобрести новые грамоты и уехать в Индии, как намеревался еще тогда, когда повстречался с цыганами во Франции.
Тут я буду краток, сеньор лиценциат, ибо в последующие месяцы со мною не произошло ничего достойного упоминания, и в конце того же года, тысяча шестьсот Двадцатого, я прибыл на сей остров с грамотами, выданными чиновниками Его Величества дона Фердинанда II, и с весьма лестным рекомендательным письмом от дона
>1 Речь идет о Тридцатилетней войне (1618—1648).
Педро де Ванегас к его дядюшке, коим он меня снабдил, когда я, с доброго согласия моего капитана, уезжал из Праги. И поелику власти Австрийского дома пользовались здесь не меньшим почтением, чем испанские, грамоты мои возымели прекрасное действие, тем паче что я еще привез столь похвальное письмо от дона Педро; само собой понятно, что здесь, в городе Ла-Авана, восемь лет тому назад никому в голову не пришло подвергнуть проверке мои бумаги, все там сказанное было принято за чистую монету, и встретили меня с распростертыми объятиями.
Однако ваша милость, конечно, не знает и даже не подозревает, что имя, под коим я обосновался сперва в Праге, а затем на сем острове, звучит «альферес Эрнан Диас де Мальдонадо».
Не вздрогнула ли ваша милость, узнав в нем имя знаменитого преступника, разыскиваемого правосудием Кубы и всех краев Индии?