У. худо кувшину; если кувшин ударит по камню, опять же худо кувш ину».
более полутора десятка испанцев да восьмерых захватили в плен, ибо Тернер надумал брать пленных и заставлять их работать конопатчиками, чинить судно и их трудом восполнить отсутствие десятерых убитых. К вечеру мы высадились на пустынном острове и провели там несколько дней, залечивая раны и заделывая пробоины на судне. В первую же ночь я отошел чуть подальше от нашего лагеря и в одиночестве дал волю слезам — душа разрывалась при мысли, сколь горька и сурова судьба моя и сколь низко я пал; однако должен предупредить вашу милость, что в рассуждении совести меня ничто не мучило, весьма быстро я успокоился совершенно, уверив себя, что я в тех многих убийствах неповинен, да и теперь я так думаю — ведь убивал-то я не по своей воле; и еще скажу, что совершал я и худшие злодейства, чем то убийство девятерых испанцев, только бы не лишиться своей доли; но ведь все грехи с меня были заранее сняты, когда я творил их еще в Богемии на благо католического государя, хотя отнюдь не на благо человечества.
И утром следующего дня — а был то День Святого Креста, на сем острове моего злосчастья довелось мне стать жертвою своей неосторожности и вместе свирепости Тернера. Один из восьми пленников, кончавших починку сломанных мачт, не имел сил встать на ноги, так как у него начался приступ четырехдневной лихорадки; Тернер, однако, приписал это лености и велел притащить беднягу к нему на берег, сказав, что, мол некий английский лекарь научил его готовить отличный бальзам и ему, мол, жаль упустить случай испробовать целительную силу сего бальзама на практике. И вот он, с ужимками и гримасами, которых, видимо, набрался у комедиантов, приказал подать ему испанский шлем и, воспользовавшись им как урыльником, спустил штаны и с превеликим шумом опорожнил свой желудок на глазах у всех, затем велел развести экскременты морской водой; таковой бальзам надлежало больному выпить, меж тем как шпага Тернера покалывала его шею. У несчастного испанца, с виду хилого, чуть ли не чахоточного, это вызвало ужасное отвращение: его прошиб холодный пот, начались судороги и рвота, но лихорадка вмиг прекратилась; как это ни покажется невероятным, «лекарство» и впрямь вылечило его, и он смог приняться за работу, однако жестокость Тернера разъярила меня, англичанин стал мне настолько про-
тивен, что я готов был наброситься на него — право, я бы охотно искромсал его на куски и потом сжег, чтоб даже пепла от него не осталось; но злая моя судьба решила иначе — когда гневу нет узды, языку нет удержу, вот и я не мог сдержаться, пробормотал сквозь зубы, что Тернер, мол, сукин сын, высказав это на голландском языке, каковой он понимал; негодяй, услыхав мою брань, тотчас приказал меня схватить и судить за непокорство командиру и злоречье — что и было исполнено без задержки и тут же на месте свершилась расправа.