Чувствую, как Севиндж сотрясается от рыданий. Я не говорю ничего из того, что планировал. Просто притягиваю её к себе и утешаю на своей груди.
***
Когда я просыпаюсь, девушки уже нет рядом. Бросаю взгляд на часы и выбираюсь из кровати.
Нахожу её в кухне. Она напевает себе под нос и что-то готовит. Заглядываю через плечо. Подхватываю с тарелки горячий румяный сырник, и она вздрагивает от неожиданности.
Поворачивается и неуверенно улыбается мне.
– Ты был прав, – говорит. – Та комната, гостевая, идеально подойдёт для детской! Я сидела там с самого рассвета, греясь в лучах солнца. Лучшей комнаты сложно придумать. Когда ребёнок родится, можно поставить туда кроватку и комодик с пеленальным столиком. Я могу жить с ребёнком в ней. Мы не сильно потесним тебя, Тихон.
Я мрачнею от её слов, но стараюсь не подать виду. Она внимательно смотрит на меня.
– Я помню, что ты хотел поговорить. Вчера. До того, как… я тебя перебила. С твоего позволения, мы можем вернуться к разговору после завтрака.
Она не дожидается ответа. Отворачивается. Оставляет меня в смятении. Впервые мне не снились кошмары. Я прекрасно выспался. И у меня было отличное настроение. Но теперь я снова ни в чём не уверен.
Мы завтракаем, и я спрашиваю, выбрала ли она уже кроватку и коляску.
– Нет, не выбирала, – она тяжело вздыхает. – Мне пока было не до этого.
Она замолкает и прячет взгляд в чашке. Пьёт мелкими глотками.
– Можем съездить в магазин после обеда. Посмотрим подходящую модель. Сейчас погуляем, купим вам витаминов, пообедаем и поедем.
– Я бы не хотела обременять тебя. Уверена, что у тебя много своих дел.
Она не смотрит на меня. Я расстраиваюсь.
– Севиндж, – медленно выдыхаю я, и она поднимает на меня взгляд. – Я должен тебе сказать…
– Я знаю, Тихон, – перебивает она. – Пожалуйста, я не хочу снова слышать это. Я не могу.
– Слышать – что? – не понимаю я.
– То, что ты никогда не сможешь полюбить меня, – еле слышно шелестит она. – Я помню, Тихон.
Всё. Нет сил. Не сдержусь.
Встаю и ухожу в спальню, резким движением руки распахиваю тумбочку и достаю коробку. Возвращаюсь. Она сидит с поникшей головой. Не плачет, но близка к этому. Сажусь рядом с ней на корточки.
– Я ошибся, Севиндж, – говорю ей. – Я был сломлен. Я был разбит. Прошлое застигло меня врасплох. Я знаю, что сильно обидел тебя. Непростительно. Что испугал. И я ненавижу себя за то, что сделал с тобой. Я не имел никакого долбанного права срываться. И делать то, что сделал. Не имел права говорить то, что говорил.
Она тяжело дышит.
– Я знаю, что не заслуживаю твоего прощения. И ты не обязана меня когда-либо прощать. То, что я пережил на войне… оставило след. Я говорил тебе, что люди, у которых руки по локоть в крови, сами себе враги. И я такой человек. Я не могу забрать тех ужасных слов или вернуть всё назад. Не могу исправить того, что произошло по моей вине. Но я хочу, чтобы ты знала, Севиндж. Хочу, чтобы ты услышала и поверила мне. Я никогда не переставал любить тебя, Севиндж. Я не сразу понял это. Не сразу признал, что люблю тебя. Ты показала мне жизнь, полную света и счастья, полную радости. И я люблю тебя, Севиндж.