Я молю Бога, чтобы он не допустил этого. Стараюсь не думать о плохом, но ничего не могу с собой поделать. Мне страшно. Меня пугает происходящее. И ещё сильнее – что я стану делать, когда ребёнок родится и пуповина отпульсирует?
Я надеюсь, что у меня останутся силы, чтобы решить эту задачу. Я надеюсь, что я не потеряю сознание. Что я продолжу существовать. Хотя бы до тех пор, пока мой сын не будет в безопасности.
Схватки становятся невыносимо долгими, и я чувствую позыв сходить в туалет. Я знаю, что это значит. Потуги… Я делаю жадный глоток воды. Последний. Сажусь на корточки над матрасом. Подо мной – сложенное в несколько раз пальто.
Я закрываю глаза и прислушиваюсь к организму. Чувствую начало потуги, дышу и тужусь. От боли кружится голова. Чувствую во рту вкус крови – губа треснула и кровоточит.
На следующей потуге я почти теряю самообладание. Я начинаю тихо плакать и выть от боли. Внутри меня разгорается болезненное пламя. Словно внутренности трещат по швам.
Тонкой струйкой по ноге стекает алая кровь. Она оставляет обжигающую неровную дорожку. Кровавый след. Перед глазами темнеет. Я не могу позволить себе быть слабой. Не могу позволить сдаться.
На следующей потуге я чувствую пульсирующую раздирающую боль. Слышу, как рвётся что-то внутри меня. Возможно, это родовые пути под телом моего сына. Слышу рваные крики. Словно со стороны. В надежде смотрю на дверь, но потом я понимаю, что кричу сама.
На следующей потуге кровь уже не струится, а вытекает в огромных количествах. Я чувствую, что силы покидают меня с каждым миллилитром кровотечения.
На следующей потуге я падаю без сил. Обрушиваюсь на матрас. Стараюсь принять безобидную позу. Стараюсь не навредить ребёнку, который пытается пробраться сквозь родовые пути.
На следующей потуге я теряю сознание от яркой вспышки боли.
И я молю Бога, чтобы Он забрал меня, если Он заберёт моё дитя. Потому что в этом случае моя жизнь не будет иметь для меня никакого значения. А ещё… я никогда не смогу снова посмотреть в глаза Тихону и сказать, что я не справилась. Не смогла защитить нашего сына. Что я так сильно подвела его доверие.
Он.
В следственном изоляторе тусклые лампы, зелёные стены и ощущение сдавленности. Меня угнетает ожидание. Пребывание здесь. Я смотрю по сторонам, а вижу лишь старый стул по другую сторону от стола, маленькое окошко с решёткой под самым потолком, тусклую лампу, покачивающуюся из стороны в сторону.
Наконец дверь открывается, и конвоир впускает его. Человека, к которому я пришёл в поисках ответов. Отца Севиндж.